— Присядешь?

Марджана опустилась на импровизированное кресло. К ее удивлению, Мехмет слегка отодвинулся от нее — должно быть, он тоже считал ее опасной. Однако голос его звучал достаточно дружелюбно:

— Что же выманило тебя из уютной теплой каюты и изгнало с чудесной жесткой койки, милая?

Марджана, решив, что не время сейчас говорить о серьезных вещах, беззаботно ответила:

— Чудесная жесткая койка, разумеется. А вы как оказались здесь? Опять бессонница? Но, мой шейх, с этим нужно что-то делать…

Выражение его лица оставалось бесстрастным. Но слова выдали горечь, отравляющую каждый миг его жизни:

— От моей бессонницы лекарств не придумали.

Марджана нахмурилась, пытаясь понять, насколько серьезны его страдания. В столице он показался ей совершенно здоровым человеком. Но, похоже, его душевные раны были куда глубже, чем она думала. Девушка слышала, что иногда солдатам, вернувшимся с войны, требовались десятилетия, чтобы прийти в себя.

Может, ей следует оставить его в покое? Но с языка неожиданно сорвалось:

— Почему вы не спите, Мехмет? Не дают покоя военные воспоминания?

— Да… Не дают покоя, — тихо рассмеялся он. Но она услышала в этом смехе гнев, досаду, раздражение. Сунув нож в карман, он повернулся и вгляделся в темное море. — Разве солдат сможет забыть все, что видел?

От жалости у нее сжалось сердце, совсем как год назад. Поразительная, почти божественная красота его лица тоже напоминала о той ночи.

— Жаль, что я не могу помочь, — тихо пробормотала она.

Он повернулся к ней и покачал головой:

— Ты помогла, мой ангел. Куда больше, чем представляешь. Та ночь в развалинах… — Он прерывисто вздохнул, но не отвел глаз. — Весь последний, такой страшный год я жил только воспоминаниями о тебе. Если бы не ты, вряд ли я смог бы выжить.

Марджана подняла на него широко раскрытые глаза.

Мехмет грустно усмехнулся:

— Это правда. Ты дала мне силы идти в бой. И я нисколько не сомневаюсь, что вернулся живым только благодаря тебе.

То был настоящий ад, а она, хоть и на короткое время, заставила его забыть всех демонов.

Трудно поверить, будто именно она спасла ему жизнь. Однако он, похоже, совсем не шутит.

— С той ночи я стал думать о тебе как о своем ангеле-хранителе.

Потрясенная его откровениями, она молча смотрела на него, не зная, что и думать. В голове мелькали бессвязные обрывки мыслей. Мехмет назвал ее ангелом-хранителем. Но не знал, что она и есть настоящий «страж». Его горькое признание опрокинуло все ее защитные барьеры. Как соблазнительно слышать, что она так много значит для него! Что занимает столь важное место в его жизни!

И в этот момент под пристальным взглядом Мехмета желание вновь захлестнуло ее, такое внезапное и острое, что она испугалась. Однако сейчас его чувства были куда важнее ее собственных. Может, если удастся разговорить Мехмета, выслушать, дать излиться кошмару, его бремя станет легче.

Немного подумав, она тихо спросила:

— Это было так ужасно? То, что вам пришлось вынести?

И по его лицу поняла, что попала в самую точку.

— Один и тот же сон преследует меня, — хрипло признался он.

— Какой?

— Мой лучший друг…

Он осекся и закрыл глаза. Невыносимо видеть его таким! Марджана жаждала прогнать зловещие тени!

— Я хочу помочь, — повторила она.

Он стиснул кулаки, явно пытаясь взять себя в руки.

— Ты ничего не сможешь сделать.

«О нет, я смогу… Только бы ты не прогнал меня сейчас…» Она медленно поднялась и подошла к нему. Протянула руку, помедлила и положила ладонь на запылавшую жаром щеку Мехмета.

— Марджана… — резко предупредил он. Теперь он смотрел на нее с мольбой и отчаянным голодом, до боли сжимая ее плечи, и все же сдерживался из последних сил. Он боролся с собой.

Шейх разжал руки, скользнул ладонями по ее шее, затылку… пальцы почти грубо погрузились в шелковистые локоны. Глядя в ее запрокинутое, освещенное лунным светом лицо, Мехмет боролся с поистине звериными желаниями. Он страстно хотел и добивался одного — взять то, что предлагала Марджана. Если он сейчас позволит своим губам изведать вкус ее губ, значит, не остановится, пока не сольется с ней в единое целое. Он подхватит ее на руки, отнесет в каюту, где остаток ночи будет тешить свое плотское желание.

Мехмет стиснул зубы, пытаясь сдержаться. Если Марджана — это все, что ему нужно, значит, его ждет победа: он видел в ее глазах блеск желания, горячее стремление изведать его ласки. Она принадлежит ему, и он возьмет ее!

Но он хотел большего, чем ее участие. Он хотел страсти, полной и беззаветной. Не утешения, как в тот раз, когда она пыталась исцелить его. И поэтому нечеловеческим усилием воли противился порыву взять ее прямо сейчас.

— Тебе пора идти, — сухо процедил он и схватил ее за плечи, чтобы оттолкнуть от себя.

Смущенная, Марджана продолжала молча смотреть на него. Мехмет поспешно отошел.

— Мне твое утешение ни к чему, милая, — хмуро пробормотал он. — Я в нем не нуждаюсь.

Марджана видела, что он лжет. Злость и боль унижения разом погасили все ее желания. Как он мог двумя небрежными словами отделаться от нее!

— Отлично. Оставляю вас со спокойной душой…

Гордо выпрямившись, она повернулась и направилась к трапу через всю палубу. К тому времени как Марджана добралась до своей каюты, ее трясло от ярости! Она снова вешалась Мехмету на шею! Опять! В этот раз он отверг ее, отверг самым решительным образом!

Марджана бросилась на койку лицом вниз, проклиная и его, и себя, колотя кулаками подушку. Безмозглая дурочка, ну сколько ты будешь сохнуть по нему?! Тебе следовало усвоить урок с первого раза!

Она рада, рада, что Мехмету ни к чему ее утешение! Рада, что не сделала той же глупой ошибки, что и год назад! Не отдала ему свое тело в попытке исцелить душу!

Отныне она задушит чувства, которые когда-либо испытывала к Мехмету. Каждый миг сострадания. Каждый намек на желание. Каждую частичку сладострастия. Безжалостно, раз и навсегда. Она победит свое проклятое влечение к нему!

Свиток седьмой

Мехмет стоял у поручня в сверкающем свете солнца, вспоминая глупую встречу прошлой ночью. Несмотря на резкость, с которой он прогнал ее вчера, его намерения по крайней мере были благородны. Было бы нечестно воспользоваться ее сочувствием к раненым созданиям. Он хотел ее больше всего на свете, но не желал сочувствия.