Искры раскаленного желания пролетели между ними, когда Мехмет стал гладить шелковистую кожу живота, заставляя девушку инстинктивно выгнуться и положить голову ему на плечо. Она искренне пыталась сопротивляться соблазну, но тихий стон говорил яснее всяких слов, что она уступит.
Голод, неутоленный и примитивный, терзал обоих. Шейх чувствовал, что должен, нет, обязан подарить ей наслаждение, доставить радость. Так, чтобы она извивалась под ним, страстно моля о том, что ему не терпелось ей дать.
И Мехмета обуяло такое желание, что он боялся взорваться от одного прикосновения к ней. И все же вынудил себя не торопиться. Заставил ладони скользить медленно и плавно, заставил пальцы касаться едва заметно. Стон Марджаны стал для него лучшей похвалой.
— Ты вся горишь, верно? — шептал Мехмет. — Но я могу сделать так, что ты запылаешь.
Она уже пылала. Умопомрачительное возбуждение овладело ею, заставляя таять, слабеть, шататься на подгибающихся ногах.
— Не бойся, я не брошу тебя сейчас…
Мехмет подался вперед, и жар его дыхания опалил ее. Марджана дрожала от дерзкой близости. С бесконечной нежностью он провел языком по набухшей изюминке ее желания.
Пытка была поистине сладостной. Медленное скольжение пальцев по влажной чувствительной плоти. Ласки его губ, вбирающих набухший бутон. Неторопливое поглаживание языком. Ощущение было ошеломляющим.
Еще секунда — и она окончательно потеряла разум. Слишком слабая, чтобы устоять на ногах, Марджана беспомощно схватилась за плечи Мехмета, продолжавшего ласкать ее губами и языком. Девушка что-то бормотала, запустив пальцы в волнистую густоту его черных волос.
В голове не осталось ни единой мысли. Он играл на ней, как на музыкальном инструменте, точно зная, где коснуться, где надавить, чтобы заставить ее жаждать большего, умирать от желания. Язык продолжал обводить крошечный бугорок, а пальцы все порхали, порхали…
Теряя сознание от накатывающего наслаждения, Марджана выгнула шею.
— Ты готова взлететь в небеса, верно?
Она была готова. И больше не могла вынести кинжальных ударов наслаждения. Фонтаны огня, рожденные его губами, обжигали ее плоть и вызывали жалобные стоны. Она взорвалась мгновение спустя, содрогаясь и извиваясь под его бурными ласками, и, окончательно ослабев, обмякла.
Но Мехмет и не думал ее отпускать. Он по-прежнему посасывал бугорок, где сосредоточились все ее желания, хотя она тряслась, как в лихорадке, едва не ударяясь о стену. И в этот момент новая волна экстаза сотрясла ее, настолько бурная и мощная, настолько долгая, что Марджана закричала. И целую вечность не могла отдышаться. Не могла прийти в себя.
Все еще тяжело дыша, она взглянула на Мехмета. Его глаза свирепо сверкали, влажные губы изогнулись в довольной улыбке.
Он в последний раз прижался поцелуем к ее трепещущей плоти, прежде чем подняться. И к ее невероятному изумлению, он повернулся и спокойно опустился на ложе.
Все еще ошеломленная, Марджана наблюдала игру мускулов на его голой загорелой спине, размеренные движения упругих ягодиц…
— Теперь твоя очередь меня ублажать, — свысока объявил он. — Раздевайся. Я хочу видеть тебя.
Марджану возмутил его надменный тон. Даже если он намеренно дразнит ее игрой в хозяина и невольницу, чтобы отвлечь, она не собирается изображать его рабыню.
— Я не стану повиноваться тебе.
— Еще как станешь!
— Почему ты так в этом уверен?
— Потому что ты хочешь меня так же, как я жажду тебя.
Ничего не скажешь, тут он прав. Но Марджана все же не двинулась с места. Синие глаза зловеще потемнели.
— Я жду.
Марджана мигом ослабела. И совершенно неважно, что она все еще не простила Мехмета. Что он прекрасно сознает, какую власть заполучил над ней. Что сознает свое смертоносное обаяние, которым, как оружием, может легко разрушить ее оборону. Одного такого взгляда было достаточно, чтобы ее сопротивление дрогнуло. Недаром его глаза так жарко горели, словно сжигая плоть, все еще прикрытую одеждой.
— Неужто это и есть покорность? — требовательно спросил он. — Ты — моя рабыня. И твой долг — исполнять прихоти господина.
Его высокомерие донельзя раздражало ее, и Марджана едва не велела ему проваливать. Но в крови уже растекалось томительное желание и сопротивляться не было сил. Откровенно говоря, Марджана и не желала встретить рассвет, не познав напоследок страсти Мехмета. Хотя бы ненадолго притвориться, будто опасности не существует… Заставить его забыть все кошмары. Отринуть собственный страх неудачи.
Когда она стала медленно раздеваться, его губы искривились в довольной усмешке. Рад, что она побеждена? Марджана стиснула зубы, молча клянясь отомстить. И ее движения стали еще медленнее.
Одеяния упали на пол, но она оставила все многочисленные украшения, понимая, как чувственно выглядят золото и серебро на ее обнаженной груди. Глаза Мехмета блеснули, но лицо оставалось бесстрастным.
— Подойди, — приказал он.
Она встала перед ним, многозначительно глядя вниз, на его восставшую плоть.
— Ты хочешь меня, — спокойно, чуть насмешливо констатировал Мехмет.
Марджана вздрогнула от ненасытного желания.
— Да.
— Что «да», рабыня?
— Да… хозяин.
— Прекрасно. Ты быстро учишься. А теперь коснись меня.
Его вкрадчивый голос ласкал ее и лишал желания мстить. Но, упорно сопротивляясь желанию, она позволила своим пальцам скользить по этому великолепному телу, намеренно избегая низа живота и бедер.
Мехмет невольно выгнул спину, застонал, не в силах дольше ждать.
— Сейчас, — выдавил он. — Стань моей сей же миг.
Несмотря на твердое желание помучить его, у нее не было сил отказаться. Под этим взглядом она чувствовала себя восхитительно желанной. Пойманная в сеть блестящих восторженных глаз, она перекинула ногу через узкие бедра и опустилась на него, с наслаждением ощутив, как сладок миг соединения. После столь долгих мук удовольствие казалось ослепительным. Какое это счастье — чувствовать его в себе, чувствовать, как соединены их тела и жизни. Марджана сжала запястья Мехмета и подняла его руки над головой, прижав к подушке, а сама распласталась на нем. Украшения, ложась на его грудь, слабо позванивали.
Мехмет дал ей полную волю, и она наслаждалась своей властью. Прошло всего несколько минут, прежде чем он осознал перемену в девушке. Она больше не сопротивлялась ни ему, ни своим желаниям. Больше не терзала его. Ее прелестное лицо было сосредоточенным и грустным. И с каждым вздохом, каждым движением бедер ее страсть становилась все более лихорадочной. Она двигалась все быстрее, с большим напряжением, в почти безумном ритме.
Подавшись вперед, она стала исступленно целовать его, и каким-то уголком затуманенного сознания Мехмет понял причину ее неистовства. Опасность, ожидавшая впереди, словно высвободила в ней все темное и примитивное, что таилось в душе, и теперь она говорила телом то, что никогда не позволила бы себе сказать вслух.