— Та-ак, — зловеще произнес Шишок. — Ну-ка, ну-ка, что там еще!
Боян Югович продолжал: дескать, агентство «Танюг» сообщает: «Ночью были сбиты истребитель-бомбардировщик „Торнадо“ и несколько крылатых ракет „Томагавк“, пущенных с натовских кораблей в Адриатическом море».
Домовик радостно потер руки, цыганка Гордана засмеялась, дескать, молодцы наши, воюют за меня!
Но историк продолжал:
— «Всего в ночном налете участвовало до трехсот самолетов НАТО, и было выпущено семьдесят крылатых ракет. Двадцать мирных жителей убиты, шестьдесят ранены во время бомбардировки города Сурдулицы: бомба поразила жилые кварталы. По версии НАТО, произошел сбой при наведении бомбы на цель».
Все переглянулись. А цыганка Гордана кивнула и расправила плечи, дескать, да, произошел сбой — цель ведь тут сидит, целая и невредимая!
— «При ночной бомбежке Косово, — читал далее Югович, — натовские бомбы упали в селе Корица, где во дворе фермы ночевали около четырехсот албанских беженцев. Очевидцы заявили, что погибло около ста человек. При бомбежке моста возле Приштины в результате попадания натовской бомбы в пассажирский автобус погибли сорок семь и ранены шестнадцать человек. Через час по тому же мосту был нанесен повторный удар, накрывший машины „скорой помощи“».
— «Милосердные ангелы», ёханый бабай! — воскликнул Шишок и покосился на Росицу Брегович, жующую свою жвачку, дескать, понимает ли демократка, что происходит?!
Когда обзор прессы был закончен, лешак все газеты педантично сжевал, дабы не засорять зеленый сквер. Боян Югович и бровью не повел: видать, после жизни в зиндане он отвык чему-либо удивляться.
Заночевать решили в почтовом отделении, мол, служащая-то ночью все равно сюда не прибежит, да и полиции тут делать нечего — сигнализацию Шишок, с помощью ручного мальчишка-с-локоток, отключил…
Домовик, оказавшись внутри темного помещения, включил фонарик — и живо проник за стойку, дескать, никогда по ту сторону не был.
В задней каморке оказался целый город, построенный из посылок и бандеролей, между которыми приходилось лавировать. А Ваня покамесь открытки поздравительные высветил, выставленные на стенде — знать, не пользовались они нынче спросом: все праздники канули в лету.
Корова Росица Брегович, увидав письма в больших мешках, жалобно замычала: видать, корреспонденцию давно не отправляли, — и комолая корова заподозрила, что и ее письмецо застряло в Лесковце.
Ваня Житный погладил белую коровушку по голове и сказал: дескать, знал бы номер телефона твоих родных, так позвонил бы — тут связь имеется. Корова схватила мальчика зубами за пятнистый рукав и потянула к телефону, мол, звони, давай. Ваня переводил непонимающий взгляд с коровы на телефонный аппарат и обратно. Тогда Росица принялась мычаньем изображать, чего хочет: промычит несколько раз, замолкнет, опять промычит — замолкнет. Ваня тут сообразил, схватил со стола ручку и записал количество мычаний до каждой паузы. Получились цифры телефонного номера. Только вот кого спрашивать? Как же Росица Брегович говорила, зовут ее тетушку?.. Кажется, Ефросима! Имена родителей неизвестны, так хоть какое-то имя, чтоб не быть голословным…
Ваня набрал номер и долго слушал гудки… Потом приложил трубку к уху коровы, дескать, никого нет дома — она послушала и по-коровьи тяжко вздохнула. Но тут же вновь принялась мычать — и намычала новый номер. Мальчик набрал и его: ответил женский голос.
Ваня поздоровался и сказал, что Росица Брегович, которая ехала в поезде триста девяносто три «Салоники — Белград», жива, только, к сожалению, сама позвонить не может. Женщина на том конце провода закричала:
— Почему не может, она что — ранена, она в больнице?!
Ваня, взглянув на корову, покачал головой, дескать, и не ранена она, просто… временно лишилась человеческой речи… вернее, голоса, а как обретет голос, так сама позвонит, не беспокойтесь, де…
Тут Росица так громко замычала, что даже Березай — обладатель вокзального контральто оглянулся в испуге, и мальчик поторопился положить трубку.
Корова благодарно ткнулась губами в Ванину руку, мальчик смутился и сказал:
— Ну ладно, чего ты!.. Все обойдется!
Шишок, вновь поймавший укоризненный Ванин взгляд, и беспросветно печальный коровий, подошел к Росице и сказал, глядя прямо ей в глаза:
— Хорошо: как станешь человеком, обещаю выполнить любое твое желание! Слово домовика! Но только одно желание, учти!
А Ваня Житный стал спрашивать у Бояна Юговича, почему он не звонит своим, не сообщает, что освободился из плена — небось, ведь беспокоятся родные?
— И вправду, почему?! — удивился домовик.
Но историк, освещавший фонариком текст очередной газетки, покачал головой: мне, дескать, некому звонить — нет у меня родных, только ученики да коллеги, ну, соседи еще. Я ведь детдомовский! Можно, конечно, кому-то из коллег звякнуть — да ведь поздно уже, спят, небось, все! Да и чего людей беспокоить… Вот как вернусь, мол, домой — так люди и узнают, что со мной все в порядке…
Ваня покосился на Юговича — нет родных… И у села Горня мост ведь тоже был! Конечно, не особенно хороший — так, мостки обыкновенные, а все ж!.. И еще: историк-то, едва только показался из ямы, тотчас обратился к ним с просьбой, дескать, оставьте меня, чтоб не возиться! Но… но разве мужчины могут быть самовилами?!
С утра пораньше покинули почтовый приют, отлично выспавшись на мешках с письмами — ничуть не хуже, чем на тюфяках. Шишок принялся выспрашивать у прохожих, где тут самый большой магазин…
— Да, — кивнула Гордана, — поесть бы не мешало!
Но оказалось, что постень не о пропитании заботится, вернее, не только о нем. Первым делом Шишок выкатил на улицу несколько простеньких велосипедов, после вышел с тяжеленными тюками, которые велел укрепить на багажниках. Ваня спросил, что в тюках, но ответа не получил. Домовик был зол и сосредоточен.
Лешак, несколько раз сверзившись на землю, живо выучился езде на велосипеде. При этом Березай изображал поезд, на этот раз в точности как шестилетний пацан: «чух-чух-чух» орал и «ту-ту-у-у». Самовила же, чувствуя, что вот-вот упадет, распускала крылышки — и вместе с непослушным велосипедом приподнималась над дорогой, добросовестно продолжая крутить педали. Маленькую Яну Златыгорка посадила на раму перед собой. Комолая корова мчалась, стараясь не отставать от велосипедистов, и звенела своим колокольчиком не хуже, чем те сигнальными звонками. Птахи были страшно рады велосипедной гонке… Усевшись задом наперед на плечи Златыгорки, — которая по праву могла бы надеть желтую майку лидера, кабы не крылышки, которые под майку не затолкаешь, — птицы орали: наддай, дескать, хозяюшка, нас Шишок догоняет, мол, опять ведь выпустил левую руку на свободу!
А домовик, обогнав-таки велосипедистку-самовилу, свернул вдруг в чистое поле и покатил по ухабам и буеракам, остальные двинулись за ним. Шишок, соскочив на землю, принялся распаковывать свой тюк и Ване велел открывать свой. Вслед за постенем положили на бок рогатый транспорт прочие калики переезжие. Ваня не мог понять: что задумал Шишок, почему такая таинственность, даже ему ничего не говорит…