– Нет. Мне кажется… Ладно. В последний раз, когда мы виделись, вы собирались выходить замуж. Что-то случилось?
– Ему не нравилась Энни. Он хотел, чтобы я оставила ее у мамы.
– Не нравилась Энни… – недоверчиво повторил за ней Родни Принс.
– Не нравилась. Он хотел, чтобы я оставила ее с бабушкой. Но я не смогла… не смогла сделать этого. Я не хотела расстраивать маму, но оставить Энни в этом доме, а самой жить отдельно… Нет, это не по мне. Ей бы все детство пришлось терпеть такую жизнь.
– Вы правы, Кейт. Хорошо, что вовремя это поняли и не наделали ошибок.
– Да. Я с самого начала не была полностью откровенна с ним.
Но Кейт так и не сказала, в чем же заключалась эта «неполная откровенность».
– А почему Энни не может жить с вами у Толмаше?
– Они предлагали мне еще несколько лет назад, но мама была против. Она привязалась к внучке и… ко мне.
– Да. Конечно. Я понимаю.
– Знаете, доктор, если бы я не родила Энни, то никогда не поступила бы в услужение к Толмаше. Страшусь даже представить, как бы сложилась моя жизнь при других обстоятельствах. Энни, вы, Дорри Кларк и доктор Дэвидсон привели меня в дом Толмаше.
– Какое Дорри Кларк имеет отношению к этому доброму делу? – удивился Родни.
– Если бы она не повредила себе ногу, то вы не послали бы за доктором Дэвидсоном, а без него я бы никогда не узнала о Толмаше. Вместо меня это место получила бы какая-нибудь другая девушка. Доктор Дэвидсон рассказал мне о месте только для того, чтобы успокоить мои нервы. Он, как говорит мистер Бернард, хороший психолог.
Родни посмотрел на Кейт.
– Мистер Бернард дает вам уроки?
– Да, – подтвердила Кейт.
Ее голос дрожал от избытка чувств.
– Он дает мне уроки уже на протяжении шести лет, почти каждый день, за исключением праздников и выходных.
Кейт плотнее закуталась в плед. Падал редкий снежок. С вершины холма она смотрела вдаль, где усеянное звездами ночное небо встречалось с гладью реки.
Родни, глядя на спутницу, подумал, что Кейт определенно много выиграла от знакомства с Толмаше. Чуду подобно, но факт…
– Неужели?
– Ну… Первый год был самым трудным, – продолжала рассказывать Кейт, – но я прилагала много усилий, чтобы справиться. Я очень хотела научиться правильно говорить.
Она, словно извиняясь, бросила на доктора быстрый взгляд.
– Затем был период, когда мне вообще ничего не хотелось учить… Но мистер Бернард продолжал со мной заниматься, помогал и поддерживал меня. В какой-то момент мне захотелось не просто правильно говорить, но научиться самостоятельно думать. С этого времени моя жизнь изменилась кардинальным образом. Теперь я на все смотрю иначе, чем прежде.
– Чему он вас учил?
– В основном английскому языку, и привил мне любовь к литературе. Он, вы ведь знаете, преподавал в Оксфорде.
Родни кивнул головой. Его глаза не отрывались от ее лица.
– Сейчас я изучаю немецкий язык, а до этого занималась французским. Я читала в оригинале Оноре де Бальзака и…
Кейт повернулась к спутнику. Ее темно-зеленые глаза светились от волнения.
– Вы, доктор, единственный человек, кроме Толмаше, с кем я могу поговорить об этом. Вы представляете, как моя жизнь изменилась благодаря вам?
Родни не ответил, но продолжал сверлить ее глазами. Мундштук зажатой в руке трубки застыл в нескольких дюймах от его рта.
– Я больше не живу в грязи Пятнадцати улиц, а проживаю вместе с этими милыми людьми. Изо дня в день я общаюсь почти исключительно с ними. Мы даже обедаем за одним столом. Вы такое можете себе представить?
Ее лицо приняло серьезное выражение. Вопрос явно не был риторическим, но Родни ничего ей не ответил.
– Я знакома с такими людьми, как поэт и критик Эдмунд Госсе… И все это благодаря вам и доктору Дэвидсону. Мистер Бернард обещал провести меня в здание палаты лордов. Его друг, сэр Госсе, занимает там должность библиотекаря. Вы читали его статьи в «Санди-Таймс»?
Родни отрицательно покачал головой.
– Еще я читала Суинбёрна, Роберта Льюиса Стивенсона и Рида [8] . До этого я даже не слышала о них. Я прочла все книги Стила и Эдисона, которые только смогла найти, и даже «Историю упадка и разрушения Римской империи» Гиббона.
Кейт горела энтузиазмом. Пальцы ее рук крепко сжимали края одеяла.
– Каждый вечер перед сном я читаю мистеру Бернарду. Сейчас он слушает «Письма к сыну» лорда Честерфилда. Мистеру Бернарду нравится его стиль. Но, по-моему, лорд Честерфилд был ужасно скучным человеком. Не хотела бы я жить с ним в одном доме. Мне кажется, у него не было чувства юмора. Вы со мной не согласны?
– Не знаю, Кейт. Я его не читал.
– Знаете, что мы собираемся предпринять на Новый год? – радостно воскликнула она. – Читать Шекспира по ролям. На каждого придется по нескольку персонажей. Начнем с «Короля Лира». Там есть длинные монологи, которые обожает мистер Бернард. Потом мы разыграем «Укрощение строптивой». У меня роль Катарины. Я уже несколько раз прочла ее от корки до корки.
– «Укрощение строптивой», значит! – чуть повысив голос, произнес Родни Принс. – Что ж, посмотрим, что вы помните… «Я говорю, луна то…»
Он сделал драматический жест, указывая рукой через ветровое стекло.
– «Я знаю, что луна то…» – продолжила Кейт.
Ее лицо осветилось радостью.
– «Нет, врешь ты. Перед нами солнце…
– Да, Боже правый, перед нами солнце. А скажете: “Луна”, перечить вам не буду. Подобен разум ваш изменчивой луне, но спорить я не стану. И так всегда для Катарины будет».
Они повернулись друг к другу, смеясь, как дети и раскачиваясь из стороны в сторону.
– Вы замечательно декламируете, Кейт. В колледже я играл Петруччо. Неплохо играл, между прочим. Но, Кейт, – радости в его голосе поубавилось, – что вы собираетесь делать со всеми этими знаниями? Продолжать жить у Толмаше?
Он не добавил «в качестве горничной», хотя и хотел.
Улыбка сползла с лица Кейт, и та внезапно посерьезнела.
– Это может быть проблематичным. Вы знаете, что я совсем не честолюбива. Если бы можно было, то я до конца моих дней так бы и жила – готовила пищу, убирала и училась. Мистер Бернард хочет, чтобы я пошла на курсы, а потом – учительницей, но я не хочу… учить.
Кейт было трудно облечь в слова свои желания. Они таились в глубине ее подсознания – невыразимые и неописуемые.