Священник секунду стоял, глядя на Кейт полными жалости глазами, а потом, скорбно покачав головой, заспешил вслед за Тимом Ханнигеном.
Все это происходило в абсолютной тишине.
Кейт тяжело опустилась в кресло «отца». Ноги отказывали ей. Она дрожала всем телом, с макушки головы и до пальцев ног. Что-то должно случиться… Что-то должно случиться…
В половине восьмого вечера к Кейт подошла Энни и попросила отпустить ее вместе с Роузи в баптистскую церковь. Там собирались солдаты. Будет праздник. Один солдат переоденется рождественским дедом и будет раздавать подарки. Роузи говорила, что их пустят, так как там не будут спрашивать, какого ты вероисповедания.
Внезапно Энни запнулась, и прежде чем Кейт успела произнести хотя бы слово, дочь добавила:
– Ладно, если ты не хочешь, то я не пойду.
Девочка видела, что лицо матери бледнее смерти, а игла, которой она штопала носок, дрожит в ее руке.
Сбросив с себя верхнюю одежду, Энни уселась рядом с Кейт.
– Видела почтальона. У него полным-полно свертков с подарками.
Кейт посмотрела на дочь. Энни удрученно повесила голову. Она не знала, что дернуло ее за язык.
– Я не хотела, Кейт, – дрожащими губами прошептала девочка.
– Все нормально, дорогая, но он к нам все равно не зайдет.
Вдруг в дверь застучали. Тук-тук-тук… Тук-тук-тук. Мать и дочь испуганно переглянулись.
– Я открою, – вызвалась Энни и, вскочив, бросилась в прихожую отпирать входную дверь.
Кейт поднялась, да так и застыла, ожидая возвращения дочери. Носки полетели вниз и упали на половичок.
На кухню вбежала Энни.
– Нам открытку прислали, Кейт!
Прямоугольник картона имел темно-желтый цвет буйволовой кожи. Кейт прочитала написанное на нем раз, другой, третий…
Затем она опустилась на стул и тихо, почти шепотом произнесла:
– Это от доктора, Энни. С ним все в порядке. Он попал в плен…
Девочка встрепенулась. Она уже успела позабыть, что значит чувствовать себя на подъеме. Серость уступила место яркому дневному свету, напрочь исчезла из всех составляющих ее жизнь вещей и явлений. Все вновь преисполнилось красками и блеском.
– О, Кейт! – вскрикнула Энни и бросилась обнимать мать. – Он ведь вернется?
– Да, милая, он вернется, – ответила ей мать.
Кейт крепко обхватила дочку руками и начала качать, словно младенца.
Роузи Маллен приоткрыла дверь черного хода. Секунду она стояла, никем не замеченная, с расширенными от удивления глазами, а затем вышла и тихо прикрыла ее за собой.
Девочка побежала к себе и, заскочив на задний дворик части дома, принадлежащей ее семье, закричала:
– Мама! Кейт и Энни рыдают у себя дома!
Миссис Маллен опрометью бросилась наружу. Роузи едва поспевала за ней.
– Сара, должно быть, умерла, – на ходу предположила миссис Маллен.
Ворвавшись в кухню соседей, она воскликнула:
– Что-то с Сарой?
Кейт отрицательно покачала головой.
– Нет, миссис Маллен. Дело в том… Вот, взгляните!
Она протянула соседке почтовую открытку.
Миссис Маллен с трудом прочла написанные на ней слова.
– Девочка моя, я рада, что все так обернулось… Военнопленный! Я рада… Теперь тебе полегчает на душе.
Соседка обняла Кейт. Та опустила голову миссис Маллен на грудь.
– Поплачь, милая, поплачь. Тебе надо хорошенько выплакаться.
Роузи с удивлением уставилась на мать, которая не только предлагала Кейт поплакать, но и сама пустила слезу. Никогда прежде девочка не видела мать плачущей. Маллены не привыкли давать волю слезам. Только маленькие дети плакали, но родители быстро отучали их от этой привычки. Сама мама никогда не плакала. Она не заплакала даже тогда, когда, доставая что-то с буфета, упала с табурета и сильно ушиблась. Девочка перевела взгляд на Энни. Подружка рыдала.
В носу у Роузи начало странно пощипывать. Комок подступил к ее горлу. Лицо девочки сморщилось, и она уже готова была сама расплакаться.
На кухню вошел мистер Маллен.
– Я могу чем-нибудь помочь? Сара умерла?
Его жена отрицательно закачала головой.
– Нет. С Сарой все в порядке. Кейт получила хорошие вести. Вот и все.
Сосед замер на месте, глядя на плачущих женщин.
– Боже мой! И к чему эти потоки слез? Ума не приложу! Никогда не видел столько дурех в одной комнате. А когда вы получаете дурные известия, то что, заходитесь в хохоте, как полоумные?
Затем мистер Маллен повернулся к дочери, которой гордился не в последнюю очередь за ее спокойный, «мужской» характер.
– Не говори, что и ты собираешься расплакаться.
– Нет, я не плачу, – борясь с подступающими к глазам слезами, сказала Роузи. – У меня просто насморк.
Девочка выдавила из себя подобие улыбки. Отец улыбнулся в ответ.
Обернувшись к жене, мистер Маллен сказал:
– Пойду и сам поплачу в таком случае.
Когда сосед вышел, женщины переглянулись и расхохотались.
Роузи, по щекам которой уже успели побежать первые слезинки, открыла от изумления рот.
«Так-то лучше, – пронеслось в голове у девочки. – У меня хороший папа. Пусть и у Энни будет хороший папа, такой же, как мой. Тогда она и смеяться будет больше».
Кейт лежала, прислушиваясь к рождественским гимнам, исполняемым за окном. Открытка примостилась на подушке, прижатая щекой к ткани наволочки. Быстро уснувшая Энни свернулась калачиком рядом.
«Коль скоро пастухи в ночи стада свои пасут…» – слышалось с улицы хоровое пение.
– Господи! Спаси и сохрани его, – молилась Кейт. – Пусть война скорее окончится. Пусть он вернется домой живым и здоровым… Благодарю Тебя за то, что он жив.
«…Он молвил: “Не страшитесь горестей земных”», – доносилось из-за окна.
– Нет… Я не буду бояться. Он обязательно вернется. Я ничего не буду бояться, – шептала Кейт, – даже «его».
Она не спала, а ждала, когда Тим вернется домой. Кейт вслушивалась в тишину, ожидая, когда загромыхают его шаги по ступенькам лестницы. Она пододвинула большой деревянный ящик, который использовала вместо сундука и где с давних пор хранила свои вещи, к двери спальни. Теперь Кейт опасалась, что даже присутствие Энни не сможет послужить ей достаточной защитой. Но Тим Ханниген все не приходил. Она терялась в догадках. Возможно, он поехал в Джероу… Может, священник провел с ним беседу?
Колядующие уже давно перестали ходить по улицам, распевая рождественские гимны, а Кейт все не спалось. Всюду царила гробовая тишина. Никто не кричал на улицах; не слышалось пьяных голосов, горланящих песни. Ничто даже не шелохнулось в гнетущей тишине. Потом послышался звук приближающихся шагов. Под ногами шедшего хрустела тонкая корочка льда. Когда звук шагов смолк под окном, Кейт привстала на кровати, а когда постучали в дверь, она, вскочив, быстро накинула на плечи пальто.