— Наверняка будет великоват, однако выбирать не приходится, — подумал он, решительно засовывая ногу в башмак.
Вскоре по пыльной дороге, ведущей на восток, шагал, прихрамывая, маленький французский вольтижёр — с одиноким сухарём в животе и грустными карими глазами.
Спускались сумерки. Из низин пополз туман. Угли заката едва тлели у горизонта, присыпанные бледно-серой небесной золой. Вдалеке раздался низкий протяжный гул — бу-бу-ух.
— То ли птица, то ли бык? — поёжившись, подумал Руся.
Дорога вывела Руслана к старому сельскому кладбищу. Меж берёзовых стволов прятались заросшие папоротником и иван-чаем холмики могил. Руся замедлил шаг. Темнели покосившиеся, полусгнившие деревянные кресты. Паутина, вся в каплях росы и прилипших сухих былинках, блёкло светилась в зелёном полумраке. Сырой прохладный воздух пах прелым листом и грибами.
— Грибы — это хорошо, — мечтательно улыбнулся мальчишка, шмыгая носом. — Как это я сразу не сообразил. Днём поищу.
Вот и хоббиты любят грибы. Руся вспомнил недавно перечитанную книжку, и ему представились свирепые орки, гигантские пауки и прочая нечисть. Но это сказки. Этого бояться нечего. Мальчик зябко передёрнул плечами.
— Рядом с кладбищем должна быть деревня, — утешил он себя. — Дойду, и где-нибудь там в сарае заночую. — Он подумал о деревенских огородах, представил себе сочную сладкую морковку и сглотнул слюну.
Хрустнула ветка. От бугристого ствола старой берёзы отделилась тень. Руся обернулся, прислушался. Всё тихо. Видно, померещилось. Да мало ли живности кругом, мыши там какие-нибудь, или ещё кто…
Надсадно закричала ночная птица. Ей вторила другая. Всё равно жутковато. Надо бы поторопиться, скоро совсем стемнеет. Одни берёзовые стволы белеют, а всё остальное — не различишь, слилось в сыром пахучем сумраке. Руся, едва сдерживая бившую его дрожь, прибавил шагу.
Тень метнулась за ним. Здоровенная ручища зажала Руслану рот, а другая крепко схватила поперёк живота. Огромная косматая фигура, держа под мышкой отчаянно брыкавшегося мальчишку, скрылась в зарослях бузины и боярышника.
Ещё несколько мгновений качались сырые ветки, а потом вновь стало тихо. Дорогу заволокло белыми лоскутами тумана. В далёком болоте снова бубухнула выпь. И впрямь, точно бык проревел.
Светало. Ликующий крик в клочья разодрал сонную дымку, висевшую над окрестными холмами. Это несъеденный французами петух горнистом пропел зорю сельскому гарнизону. Слушая победное кукареканье, отставной полковник Курятников довольно улыбался. Фуражиров в село Курятниково пускать не собирались.
Добросовестный служака Кузьма Ильич Курятников не понаслышке помнил Суворова и его победы. В отставку он вышел ещё в екатерининские времена. С тех пор жил в своём родовом имении Курятниково, и, согласно моде прошлых лет, по-прежнему носил кафтан и напудренный парик с косицей.
Когда «франц» подошёл ближе, старый барин, даже не помышляя об отъезде, остался в своём имении. Сельчане и дворовые вооружились топорами, вилами, косами.
Отставной полковник армейской кавалерии принял командование.
Каменный господский дом на холме — с высокой кровлей, крашеными деревянными колоннами у парадного входа, балконом и цветником перед окнами — стал партизанским штабом.
Каждое утро Кузьма Ильич выходил на балкон. Слушал петуха, осматривал окрестности и принимал донесения доморощенной разведки.
Нынче утро выдалось погожее. Розовела в косых рассветных лучах белёная колокольня небольшой Курятниковской церкви. Внизу, под балконом, в заросшем сорной травой цветнике, сияли капли росы.
На балконные перила села пёстренькая славка. Из дверей наружу высунулась стриженая под горшок кудлатая голова. Пичуга вспорхнула, испуганно свистнув. Барин обернулся.
— Что? С уловом?! А?! Славно! Ай, молодцы! — старик задорно крякнул и притопнул ногой. — Наконец-то! Порадовали старика!
Насвистывая марш, он покинул свой пост. Запели старые деревянные ступени. Барин спустился по лестнице вниз, в обставленную старинной мебелью гостиную. Сюда уже привели пленного француза.
Вчера, поздно вечером, его поймал на дороге деревенский кузнец. Пленник провёл ночь в запертом на висячий замок сарае. Теперь нужно было произвести допрос взятого «языка». Так, по-военному, называл пойманного французика Кузьма Ильич.
На парадном дворе, под окном, уже собралась кучка любопытных в лаптях, в рубахах поверх портков. Они шептались и подпихивали друг друга локтями.
— Французишка-то — мелкий какой!
— Из вольтижёров, они все ростом невеликие.
— Это чего ж? Кто такие?
— Ну, которые похрабрее, а в гренадеры ростом не вышли, тех, мол, в вольтижёры записывают. Застрельщики они, во как. Ну, егеря, по-нашему.
— И откуда ты всё знаешь?
— А он под окном сидит часто. Сидит — уши развесит….
— Да тише вы, не слышно ничего.
Раздался строгий голос барина. Барин говорил по-иностранному. Отставной полковник Курятников допрашивал пленника по всей форме — какого тот полка, под чьей командой, где его товарищи.
Французик молчал. Вид у мальчишки был слегка смущённый, будто он не выучил урока и оттого не знал, что отвечать. Он думал-думал, да так и ответил — «не знаю». Это было сказано честно, коротко и по-французски.
Под окном послышались сопение и возня.
— Что говорит-то?
— Отпирается.
Старый барин прошелся взад-вперёд, скрипя сапогами и паркетом, и снова повторил вопрос. Пленник замялся, потом пространно объяснил на хорошем французском, что он на самом деле никакой не француз, потому и не может ответить на все эти вопросы.
— Ну, что там? — послышался шёпот из-под окна.
— Да всё то же. Отпирается!
— Отвечайте сию же минуту, кто вы тогда такой? — теряя терпение, громко картавил Кузьма Ильич.
— Да свой я, русский, — растерянно отвечал мальчишка, всё ещё по-французски.
— Русский?? — поразился барин, перейдя на родной язык. Он негодующе хлопнул себя по коленке. С парика посыпалась пудра.
— А?! Да ты… ты говорить-то по-русски умеешь?
— Конечно! — звонко возмутился пленник на чистейшем русском языке. И, взглянув исподлобья своими большими карими глазами, довольно непочтительно пробурчал себе под нос:
— Уж не хуже вас.
Барин крякнул от изумления, как будто заговорил письменный стол или напольная ваза из китайского фарфора.
— А?! Что?? Языка, называется, достали! — воскликнул он с досадой. — Гришка! А?! Гришка! Ты кого мне привёл?!
Гришка виновато развёл руками, замычал что-то нечленораздельное. Под окном зашептались: