Старший дракон сгорбился за кухонным столиком наедине с бутылкой коньяка и стаканом. Бутылка была уже наполовину пуста.
— Пап, — неожиданно для себя сказал Костя, — а драконам это не вредно? Ты изнутри не загоришься?
— Годами ты еще не вышел — указывать старшим. Подумать только, ни разу не линял, а гонору… — нетвердо пробурчал Конрад-старший. — Ты почему не в постели?
— В новый год? — возмутился Костя и кивнул на окно. За окном взрывались петарды. Косте очень хотелось высунуться в форточку и прицельно полыхнуть огнем, чтобы сограждане повизжали, но он сдержался. Мутные глаза отца ему не нравились. Такое зрелище он заставал уже не первый раз и понимал, что дело плохо. Просто он так злился на отца, что не хотел с ним разговаривать. А теперь папу вдруг стало жалко. И вообще, как-то это все страшновато.
— Пап, — попробовал он, стараясь говорить мирно, — а чего это ты? Опять…
— Тебе, к счастью, не понять, что такое настоящая душевная боль! — театрально объявил Конрад-старший и приложился к стакану.
— А вот Филин говорит, — радостно вспомнил Костя, — что когда человек курит или пьет, чтобы показать, как ему плохо, то это не круто… то есть не лихо, а глупо. И вредно. И что это, как его… демонстрация. Чтобы внимание привлечь.
Очень гордый тем, что вовремя вспомнил поучительные слова волшебника, Костя сел на табуретку напротив папы и сунул за щеку шоколадную конфету. Запоздало испугавшись, что от шоколада все будет чесаться еще сильнее.
— Филин, Филин, Филин, — пробормотал папа Конрад. — Все время Филин или Инго. Естественно — ведь я для тебя больше не авторитет, где уж мне с ними сравниться. Я разжалован, я в твоих глазах просто ничтожество. Вот и ступай к своему Филину.
Костя, который хотел как лучше, обиделся и чуть не подавился шоколадом.
— Я бы и пошел, — с вызовом сказал он, — да ты не пускаешь. Новый го-о-од, семейный пра-а-аздник, — передразнил он. — Сижу как пришитый.
— И сиди, неблагодарный, а то совсем родителей забыл, — обвинил его папа Конрад, глядя в стакан. — Из Радинглена тебя силком не вытащишь, а позволь спросить, юноша, где у тебя семья? Здесь, в Петебурге, и никоим образом не в королевстве. Подумай над этим как следует, поразмысли на досуге. Если же ты вознамерился убежать и угрызания совести тебя не останавливают — прошу! — дракон размашисто простер руку к дверям. — Счастливого пути.
Костя поморщился. В последнее время папа выражался все выспреннее и велеречивее. То ли восемьсот лет давали о себе знать, то ли Конрад-старший привык красоваться такими замашками перед новыми друзьями, — неизвестно. Так или иначе, он и сейчас изъяснялся все напыщеннее.
— Кто бы о совести говорил… — проворчал Костя себе под нос, так, что старший Конрад не расслышал. Убежать действительно хотелось, а они тут пусть разбираются как хотят. Няню пусть наймут! Никому он тут не нужен, а вот в Радинглене совсем другое дело! Тем более, там Марго бывает…
И тут папино настроение вдруг изменилось так резко, что Костя даже тапки под столом нашарить не успел.
— Дорогое мое дитя! — со слезами в голосе сказал Конрад-старший. — Послушай меня, я прожил восемьсот лет, я умудрен опытом и кое-что знаю об этом мире. Умоляю тебя, живи своей жизнью! Чего тебе недостает для полного счастья? Скажи — и я скуплю для тебя все сокровища на свете! Только сделай милость, не связывайся ты с этим семейством и с их королевством. Мне они не принесли ничего, кроме несчастий, и тебя ждет та же горестная участь!
— То есть как? — ошарашенно спросил Костя и заерзал на табуретке, катая по столу шарик из конфетной фольги. — Я ведь теперь королевский дракон, у меня обязанности — Сокровищницу охранять, город патрулировать. Указ есть, с печатями.
— Указ, указ… — Папа вяло махнул рукой и свесил на грудь седеющую голову. — Что указ — пергамент да сургучная печать, стоит лишь дохнуть огнем, и указ аннулирован. Я веду речь о другом. Ты прикипел к королевской семье всем сердцем, а это, сын мой, опасно. Не доверяй ни королям, ни принцессам, ибо достаточно единожды оступиться, — и они преисполнятся к тебе презрения… — Папа Конрад так расчувствовался, что даже всхлипнул.
— Ты так говоришь, будто тебя из Радинглена выгнали! — Костя чувствовал, что вступил на зыбкую почву. Разгадка тайны была близка. Если расспрашивать осторожно…
— О нет, дракона не изгонишь! Я ушел сам, — трагическим шепотом поведал папа. — И обратно я не вернусь, как бы меня ни призывали и ни молили. Я гордый. А гордость — это врожденное драконье качество, и, поверь, у нас, дугокрылых огнедышащих, есть для нее более чем веские основания. Мы ведь не такие как все, помни об этом. Мы, драконы, бессмертны, и потому все эти коронованные особы в сравнении с нами лишь мошкара, мотыльки-однодневки. Я повидал сотни королей, и помню их, словно это было вчера. И все они умерли, умерли… Сынок, не привязывайся ни к кому из рода людского, все равно они умрут. Живи среди своих.
После этой тирады старший дракон уронил голову на стол и умолк.
Костя тяжело вздохнул и посмотрел на часы. Три ровно. Пойти все-таки к Лизке? Наверно, сообщение не прошло, ответа так и нет. А напрашиваться неудобно — драконью гордость надо блюсти. Костя глянул на папу. Нет, нельзя его так оставлять — пусть посидит, потом растолкаю и на диван уложу. А то мама расстроится. Костя сходил в комнату за пледом, накинул старшему Конраду на плечи, отчего тот сразу приобрел романтичный вид, а сам улегся на ковер под роскошной трехметровой елкой и при мигающем свете разноцветных лампочек стал читать книгу по криптозоологии, про лох-несское чудовище и других необъяснимых существ, — новогодний подарок Левы Аствацатурова. Но ему не читалось, потому что мысли дракончика все время возвращались к бессмертию. Наконец Костя захлопнул книгу, перевернулся на спину и уставился в потолок.
Надо будет обязательно совершить подвиг! Для Инго, для Лизки, для Марго… для всех. Что-нибудь этакое провернуть. Папа может говорить что угодно, но раз драконы такие сильные и к тому же бессмертные, надо помогать людям. Да, подвиг — это дело.
Первого января на опушке леса неподалеку от глухой карельской деревушки прямо из мерцающего снежной пылью воздуха внезапно возникла странная пара: ладный седой мужчина профессорского вида в несерьезной для здешних холодов куртке и дама, у которой из-под дубленки сверкал подол парчового платья до пят.
— Наконец-то, фриккен Амалия! Перенеслись с третьей попытки… — озабоченно сказал седой. — Надо нам было навигатор прихватить, техника волшебству не помеха. Ты что-то не в форме сегодня… и в последнее время.
— А ты сегодня воплощенная тактичность! — оскорбленно парировала амберхавенская волшебница, щурясь от низкого утреннего солнца — еще только рассвело. — Напоминаю — я главным образом теоретик и делаю что могу. В прошлый раз, когда мы распутывали города, то действовали сообща, я только давала вам указания.