– Патрикеев! – обрадованно закричал Сергей. – Тот самый?
– Тот самый, – кивнул Молоканов.
– И вице-президент? – восхитился Лунин. – Редкостное чмо! Он у нас вел квантовую механику.
Далила проникновенно прошептала в микрофон:
– Я люблю вас!
– За Патрикеева будет агитировать, стерва, – констатировал Молоканов. – У «серых шеек» свой список… Бандитье одно.
– Фи, Сергей, что за лексика! – возмутилась Наташа.
– Ты о чем? – не понял Лунин.
– Да «чмо» твое… Мы ведь не на зоне…
– Наташенька! – весело воскликнул Сергей. – Тебе, как филологу, будет небезынтересно происхождение данного слова, которое почему-то причисляют чуть ли не к ненормативной лексике. Во время Первой мировой войны в русской армии, как и везде, существовали обозы. Иначе говоря – части материального обеспечения. ЧМО. Их представителей фронтовики с некоторой долей презрения именовали «чмошниками» – кто же обозных любит? Отсюда и пошло. Так что «чмо» – аббревиатура, но вовсе не неприличная аббревиатура!
Сергей и сам не понял, отчего он вдруг так развеселился, почему стало легко на душе, зачем он рассказывает Наташе байку, услышанную невесть когда. Просто потеплело на шее под рубашкой гранатовое ожерелье, и мир стал выглядеть веселее.
– Будем вместе работать во имя того, чтобы скорее объединиться с братьями по разуму! – говорила между тем со сцены Далила. – Выберем нужных людей в думу, соберем пожертвования на храм! Пока сборщики будут ходить среди вас, я спою…
И Далила запела.
Брентон замер, вслушиваясь в слова. Сергей удивленно поднял глаза на эстраду, и даже ругавший певицу Молоканов начал мурлыкать что-то себе под нос. Песня звучала очень красиво. Мотив так и затягивал, увлекал в дальние дали, заставляя вспоминать о прошлом и надеяться на будущее. Слова были самыми незатейливыми – о любви, об измене, о верности и предательстве…
В середине песни Брентон вдруг заявил во всеуслышание:
– У меня внутренний моральный конфликт.
Молоканов посмотрел на авенорца, которого друзья выдавали за канадца, с подозрением.
– В каком смысле? – поинтересовался Сергей.
– Чарующая мелодия. И одновременно страшная. А слова вообще непонятно, правильные или нет.
– Как – правильные? – удивилась Наташа. – Музыка – искусство, оно не может быть правильным или неправильным. Искусство – дело вкуса…
– Нет, искусство может быть злым и добрым, – не согласился Брентон. – А что поет эта женщина, я не совсем понимаю. Вроде бы песня дает положительный заряд, но увлекает в самые темные глубины животного подсознания…
На тротуар неподалеку от беседующих молодых людей въехала серебристая «БМВ». Телохранители, сторожившие подступы к сцене, положили руки на оружие. С одной стороны, новая машина не представляла непосредственной угрозы. С другой – это же не лимузин их певицы. Он не может игнорировать все запрещающие знаки на центральной улице города и разъезжать по тротуару.
Тонированное стекло водителя опустилось. Ульфиус, сидевший за рулем, подмигнул молодым людям.
– Поехали. Дома у Наташи все чисто. И не было никого.
– Даже родителей? – встрепенулась Наташа, покинув увлекшихся разговором молодых людей и садясь на переднее сиденье. – Они, наверное, страшно беспокоятся…
– Не беспокоятся, – улыбнулся Ульфиус. – Перед отбытием я отправил им письмо от твоего имени.
– А что ты в нем написал? – встревоженно спросила девушка.
– Да то, что они сами захотят прочесть, – объяснил магистр. – И то, что объяснит твое отсутствие дома. Есть такое простое заклинание: вижу, что хочу, пишу письмо сам… Отец или мать прочтут письмо, и их мысли отпечатаются на бумаге, приобретут форму знаков. Потом они смогут показывать письмо соседям, перечитывать его раз от раза – и текст сохранится таким, каким они создали его в первый раз. Приедешь – увидишь, чем их можно было успокоить.
– Ну и ну, – удивилась Наташа. – Есть ли что-нибудь, чего ты не можешь, магистр?
– Много чего, – улыбнулся Ульфиус. – Например, помешать людям слушать эту куклу. – Он кивнул на поющую Далилу. – И, главное, приходить от нее в восторг.
– А Бонуций смог бы? – поинтересовалась Наташа.
– Пожалуй, – кивнул магистр.
Сергей наклонился к окошку автомобиля:
– Я здесь знакомого встретил. Кандидат в депутаты. Может быть, поможем парню победить? Да и он нам может помочь. Мы ведь собирались действовать легальными методами…
– Надежный человек?
– Ты же сам говорил, что надежного от ненадежного отличить можешь, – подозрительно заметил Сергей.
– Я могу. А тебе как кажется?
– Был бы он ненадежный, я бы не предлагал его с собой взять.
– Тогда поехали, – согласился Ульфиус. – Садитесь в машину быстрее. Серые шейки на меня слишком подозрительно смотрят. Хорошо еще, что ее охраняют обычные люди, а сама певица занята…
Молодые люди устроились на просторном заднем сиденье. Ульфиус, пренебрегая правилами дорожного движения, вылетел на дорогу и помчался в сторону Западного жилого массива – туда, где жила Наташа.
При ближайшем рассмотрении новый знакомец Кравчука оказался не таким уж грозным. Конечно, палец ему в рот Владимир Петрович не положил бы, но на мелкие пакости он вроде бы был неспособен, не то что виги.
Во времянке, куда его устроил на первых порах Бонуций, бывший пленник вигов нашел старую фуфайку, ватные штаны и кирзовые сапоги. Теплое тряпье он натянул, чтобы больше бывать на свежем воздухе. Особенно приятно было ходить в обуви. Когда она есть – ее не замечаешь, даже привередничаешь: то обувь жмет, то спадает… Но, походив недельку без нее, радуешься даже сапогам не по размеру.
Вместе с воином, который упорно не хотел, чтобы Кравчук называл его «господином», Владимир Петрович отправился в магазин – купить одежду. Бонуций предложил одеться, как подобает, и сразу идти в корпорацию – как он выразился, «восстанавливать права». Выражение Кравчуку понравилось, идея – тоже, но он боялся. Боялся того, как их встретят, да и неизвестно было, что сделает с ним Бонуций после того, как с его помощью расправится с Белоусовым и прочей мразью.
С одной стороны, явиться в «Барс» одетым в лагерную фуфайку было бы любопытно. Но Кравчук таких приколов не любил. Он хотел вернуться в свою контору чистым, свежим и преуспевающим хотя бы с виду. И искренне обрадовался предложению хорошо одеться.
Продавщицы не самого шикарного салона на окраине с подозрением оглядели двух бомжей, вломившихся в торговый зал. Один из бомжей, в глухом темном плаще, вынул из кармана мобильный телефон и начал кому-то названивать – видимо, отвлекать внимание. Другой с довольным урчанием бросился к стойке с костюмами. Молоденькая продавщица попыталась преградить ему путь, но товарка оттащила ее в сторону и вежливо спросила бомжа в фуфайке и кирзачах: