Начальник тюрьмы встретил Эдика в приподнятом настроении.
— Принес денежки? — поинтересовался он.
Эдик тоскливо огляделся. Кабинет начальника колонии отличался такой же бросающейся в глаза мрачностью, как и он сам. Черный пластик на стенах, тусклые светодиоды, мощная, напоминающая прожектор настольная лампа, которую при желании можно было повернуть прямо в лицо собеседника. Никакого тебе аквариума с экзотическими рыбками, телевизионной панели во всю стену, какими любили украшать свои кабинеты полицейские чины. Только несколько монохромных мониторов слежения. Мебель простая, пластиковая, тоже черного цвета. Синтетический палас на полу. Словно и не кабинет начальника колонии, а помещение для общения с дефективной молодежью при полицейском участке.
«На первый взгляд, Козлов только и делает, что вкалывает, — подумал Эдик. — Тоже мне скромник. Не надо ему, видите ли, никаких особых благ. А сам, вместо того чтобы заниматься своей непосредственной работой — следить за вертухаями и косками — качает денежки. Колония для него — прибыльное предприятие, призванное обеспечить безбедную старость. Кабинет задуман таким специально, чтобы продемонстрировать высшим чинам, наблюдающим его по видеофону и во время ревизий, что Козлов — человек бескорыстный, преданный своему делу. Отдыхает он, разумеется, в каком-нибудь другом месте. Например, в тропическом поясе Баранбау. Там у него, скорее всего и особняк нехилый построен, и яхта не из дешевых имеется. Ну, может, и не особняк, а так — небольшой уютный домик на морском берегу. И реактивный катер.»
— Двести сорок восемь рублей, как мы и договаривались, — объявил Цитрус, вынимая из кармана купюры.
— Что это за сумма? — нахмурился Козлов.
— Восемьдесят процентов от моего дохода…
— Всего ты, стало быть, заработал за эту неделю триста десять рублей? — со скоростью калькулятора на «вечных» плутониевых батарейках высчитал Козлов.
— Именно так. Триста девять, если быть точным. Я округлил.
— Вот и хорошо. Отношения наши тоже нужно округлить, Цитрус.
— Это как? — испугался Эдик.
— А так, — нахмурился Козлов, доставая из-под стола резиновую дубинку и помахивая ею в воздухе. — Заплатишь за два месяца вперед. Мне деньги нужны. Сколько это будет? Двести сорок восемь, да на девять недель…
— Почему на девять?
— Потому что в двух месяцах и есть почти девять недель! — рявкнул Козлов. — Не перебивай меня! Стало быть, двести сорок восемь умножить на девять — итого две тысячи двести тридцать два рубля. Ты еще и в прибыли останешься, Цитрус! Если заработаешь больше, всё тебе пойдет!
— Но у меня нет столько денег! — взвыл Эдик.
Козлов, казалось, даже не давал никакой команды, но из-за ширмы появились два дюжих охранника. Они схватили коска за ноги и перевернули вниз головой.
— Пытки запрещены! Я буду жаловаться! У вас в кабинете установлена прокурорская камера слежения! — завизжал Эдвард.
— Делать прокурору больше нечего — наблюдать за мной круглыми сутками. Особенно после того, как в Аслскую колонию у Ригеля назначили начальницей такую цыпочку. Ты капитана второго ранга Полякову не видел, Цитрус… А вот прокурор с нее глаз не сводит. За мной с камеры посмотрят, только если ты подашь жалобу, — усмехнулся Козлов. — А жалобу ты не подашь. Молча отстегнешь мне денежки и пойдешь работать дальше. А за твою щедрость получат награду другие коски — я на день пущу на астероид подпольных торовцев!
— Нет. Я подам жалобу, если вы станете меня бить!
— Да ну… Если мы начнем тебя бить по-настоящему, ты проглотишь язык и уже никогда ничего никому не расскажешь. А если не проглотишь — поймешь, что лучше не портить отношения с теми, кто стоит выше тебя на социальной лестнице. Я вот стою выше. И даже хочу немного подтянуть тебя. Позволить подняться на пару замшелых, скользких, политых помоями ступенек на самом низу… Дать тебе заработать денег.
«С чего такая щедрость? — промелькнула в мозгу Цитруса паническая мысль. — Доброта по отношению к коскам… Вольные торговцы — это совсем нехорошо. Повысятся денежные котировки. Ставки упадут. Да и Тушканчику будет не так просто спекулировать тем, что я вымениваю у охранников…»
Между тем один из тюремщиков, продолжая одной рукой держать его за ногу, другой обшарил карманы и предъявил Козлову пачку купюр. Начальник тюрьмы схватил находку своего подчиненного, на глаз оценил сумму и прошипел:
— Стало быть, нет денег?! Хорошо ловчишь, Цитрус! А я-то думал со снисхождением к тебе отнестись!
— Это всё, что у меня есть, — прохрипел Эдик. — Всё, что я заработал в своей никчемной жизни!
— Конечно, всё… Тут тысячи три. А ты мне компостируешь мозги уже несколько месяцев. Рассказываешь, как тяжело тебе живется. Вот переведу тебя на порожняк, в общую камеру — посмотрим, как взвоешь на питательных пайках и баланде!
— Возьмите всё, — скорбно согласился Цитрус. Охранники, наконец, вернули его в нормальное положение — то есть поставили на ноги, — но вряд ли это сулило ему что-то хорошее.
— Возьму непременно, — кивнул Козлов. — Рассказывай, где еще заныкал денежки? Ведь не всю же наличность ты с собой в карманах таскаешь! Никогда в это не поверю!
— Всю!
— Признавайся!
— Больше денег нет! — объявил Эдик. — Ни копейки! Всё, что нажито непосильным трудом, скоплено на свободе, завещано покойными друзьями, здесь…
— Ах, нет у тебя ничего… Стукалов, дай-ка ему по почкам. Легонько так, но чувствительно. Как ты умеешь.
Охранник помял дубинку в кулаках и засветил Цитрусу по спине. Тот только хрюкнул сдавленно и упал на пол.
— Понравилось? — поинтересовался начальник колонии. — Так как насчет денег?
— Нет денег! — прохрипел Эдик с пола. — Нету, и всё! А если ты меня убьешь, совсем ничего не получишь.
— Кто тут говорит об убийстве? — удивился Козлов. — Я просто хочу тебе разумности добавить. И язык чуть укоротить не помешает. Есть у меня подозрение, что ты меня обманываешь, Цитрус. Даже не подозрение, а почти твердая уверенность. Подтвержденная показаниями свидетелей. Вот так-то.
— Нет, я всё отдал, что обещал. И что вы требовали.
— Стукалов…
Сапог охранника врезался Эдику в солнечное сплетение. От резкой боли он не смог даже закричать, только охнул приглушенно. В глазах у него сразу померкло. Показалось, что на мгновение даже потерял сознание. А когда очнулся, увидел перед собой злую физиономию Козлова.
— Ну что ты, как баран, упираешься?! — сказал он. — Я ж с тобой по-хорошему. Мы тебя и не пытаем почти. Так, прессуем влегкую. А ты уперся, как баран.
— Как козел, — пробормотал Эдик.
— Что?! — не расслышал начальник колонии.
— Уперся, как козел.
— Ах, ты так, — рассердился Козлов, уловив в заявлении строптивого коска нехороший намек, вырвал у одного из охранников дубинку и врезал Эдику по коленям. — Последний раз спрашиваю — отдашь деньги или нет?