А еще парень с чудесными глазами. Когда я спросила его, не Король ли я Невидимых, он ответил: «Не больше, чем я». Он одна из моих частей?
— Кризис личности может подождать. Сосредоточься.
— Я думаю, Книга хочет, чтобы ее приняли, оправдали — признали и все такое. Она хочет вернуться в меня, хочет, чтобы разделение было признано ошибкой, чтобы мы снова стали едины.
— Я тоже так думаю.
— Но меня беспокоит упоминание о монстре внутри, которого нужно победить, чтобы выиграть у монстра снаружи. Что за монстр внутри?
— Не знаю.
— Ты всегда все знаешь.
— Не в этот раз. Это твой монстр. Никто не может знать чужого монстра и уж тем более поймать его. Только ты сама способна с ним справиться.
— Объясни, — потребовала я.
Бэрронс слабо улыбнулся. Ему нравилось, когда я пользовалась его словами.
— Если ты Король Невидимых — причем отметь слово «если», поскольку я в этом не уверен, — пророчество может предполагать в тебе слабость к злу. Когда ты получишь «Синсар Дабх», у тебя возникнет соблазн дать ей желаемое. И вместо того чтобы запирать ее, ты захочешь вернуть былую мощь, избавившись от человеческого тела. Впитать все ее заклятия и снова стать Королем Невидимых.
Никогда. Но я уже научилась никогда не говорить «никогда».
— И что затем?
— Я буду там и остановлю тебя. Но я не верю, что ты Король.
Тогда как же еще все это объяснить? Бритва Оккама, критерий проверки моего папы и моя собственная логика были заодно. Но с Бэрронсом, который мог заорать на меня и вернуть к нормальной человеческой жизни, я ничего не боялась. То, чего хотела я, было здесь, в человеческом мире. А не в ледяной тюрьме с бледно-серебристой женщиной, опутанной сетью придворных интриг.
— Меня больше заботит то, что твой внутренний монстр может оказаться не Королем. Идеи есть?
Я покачала головой. Не важно. Бэрронсу сложно смириться с тем, кто я такая, но он не знает всего, а у меня нет времени на объяснения. Каждый день, каждый час, который «Синсар Дабх» проводит на свободе, на улицах Дублина гибнут люди. Я не сомневалась, что Книга опять приходила в «Честере». Она хотела убить моих родителей. Хотела уничтожить все, что было мне небезразлично, оставив только себя и меня. Словно пыталась силой заставить принять ее. Обрадоваться возвращению тьмы и единению. Теперь я верила, что Риодан был прав: Книга пыталась заставить меня сменить сторону. Она думала, что, если отнимет у меня достаточно, от боли и горя я плюну на мир и буду желать только власти. Тогда-то она появится и скажет: «Вот я, возьми меня, используй мою силу, делай, что пожелаешь».
Я резко вздохнула. Именно в этом состоянии я была, когда верила, что Бэрронс мертв. Я охотилась за Книгой и готова была слиться с ней, чтобы уничтожить мир. Считая, что смогу с ней справиться.
Но теперь я умнее. Я уже испытала горе. К тому же у меня был амулет. У меня был ключ к контролю над Книгой. Я не собиралась менять сторону. Бэрронс жив. С моими родителями все в порядке. Я не поддамся искушению.
Мне не терпелось со всем этим покончить. Раньше, чем что-то пойдет не так.
— Я должен убедиться, что ты можешь использовать амулет.
— Как?
— Обмани меня, — сухо сказал Бэрронс. — И убеди.
Я сжала амулет в ладони и закрыла глаза. Давным-давно, в гроте Мэллиса, он у меня не сработал. Амулет чего-то хотел, и я думала, что он ждет расплаты, кровавой жертвы или еще чего-нибудь в этом роде.
А все оказалось гораздо проще. Амулет сиял черно-синим по той же причине, что и камни. Он узнавал меня.
И проблема была в том, что я сама себя не узнавала.
Тогда, но не теперь.
«Я твой Король. Ты принадлежишь мне. Ты подчинишься мне во всем».
Я ахнула от удовольствия, когда амулет засиял ярче, чем у Дэррока.
Я оглянулась. Вспомнила подвал, в котором находилась, когда была при-йа. Я никогда не забуду ни одной подробности.
И я создала атмосферу заново, до мелочей: фотографии, алый шелк простыней, душ в углу, рождественская елка с гирляндами и наручники с меховой оторочкой на кровати. Долгое время я думала, что в этом подвале прошли самые счастливые дни моей жизни.
— Это не совсем та иллюзия, которая могла бы выгнать меня наверх.
— Нам нужно спасти мир, — напомнила я.
Бэрронс потянулся ко мне.
— Мир может подождать. Я — нет.
Вот так кончается мир,
Вот так кончается мир,
Вот так кончается мир —
Хныканьем, а не взрывом.
Т.С. Элиот
Не говори с этим, красавица.
Никогда не говори с этим.
Парень с мечтательными глазами
Я уловила момент, когда Бэрронс решил передумать.
Я чувствовала напряжение в его теле, видела, как натягивается кожа у глаз, что означало: он размышляет о том, что ему крайне неприятно.
— Этого недостаточно, — сказал Бэрронс, выбираясь из постели.
Я почти не могла двигаться. Мне не хотелось вставать. Но если с этим не покончить, никто из тех, кто мне дорог, не будет в безопасности и я не смогу расслабиться, не смогу жить полной жизнью. Я поднялась, натянула джинсы и футболку.
— Что ты предлагаешь? Собрать всех и проверить, кому еще ответит амулет? А что, если он засияет в руках у Ровены?
Бэрронс смотрел, как я надеваю цепочку на шею и прячу амулет под футболкой. Сквозь ткань я видела темный свет. Пришлось накинуть плащ.
Для Бэрронса я не светилась. Если бы он раньше знал о втором пророчестве, то давно отправился бы за Книгой.
— Мне это не нравится.
Мне тоже не нравилось, но выбора не было.
— Ты сам помог мне составить план.
— Это было несколько часов назад. А теперь ты собираешься выйти на улицу и подобрать эту дрянь, веря в пророчество сумасшедшей посудомойки и надеясь, что амулет тебе поможет. Ты хочешь противостоять самому мощному злу. А план плохо продуман. Причем завязаны все. Я не верю Ровене, я не верю...
— Никому, кроме себя, а это не доверие, это эгоизм.
— Не эгоизм, а знание своих сил. И возможностей.
— Немного доверия не помешало бы там, на утесе, когда ты погиб. Доверие многое бы изменило.
Глаза Бэрронса стали черными и бездонными. Я хотела отвернуться, но заметила в них искру: «Я верю тебе».
Это было как ключ от королевства. Печать: я могу делать что угодно.