Некоторые отрезки показались Пибу безнадежно долгими, скорость не выше пятнадцати километров в час, фары к фарам, удручающая процессия металла и черного дыма, злобные рожи за ветровыми стеклами, повышенное внимание к тому, как урчит мотор. Страх, что попадешь в аварию, страх, что задохнешься, страх, что тебя расплющат в лепешку. Вечный страх. Он пытался подражать Стеф. Она целиком сосредоточилась на машине, ускорялась и тормозила, не выказывая ни малейших признаков нетерпения. У нее были сандалии на высоких квадратных каблуках и со шнуровкой, доходившей до колена. Пушку она положила у бедра, прикрыв ее складками платья. Типы, которых она обгоняла, делали ей непристойные жесты и гримасы, на что она никак не реагировала. Пибу снова почудилось, что она просто странствует по этому миру, хотя по-настоящему к нему не принадлежит. Она никогда не объясняла, почему и куда исчезает, какими целями руководствуется. Просто повторяла со смехом, что она его ангел-хранитель и даст ему свободу, когда они вдвоем проделают некую часть пути. Он не хотел, чтобы она ушла из его жизни. Но однажды она исчезнет, потому что «каждый должен в одиночестве спускаться в бездны своей души, каждый должен подниматься к небу, не имея другой опоры, кроме собственных корней». Он по-прежнему не понимал, что означают эти слова, которые вместе с тем пробуждали отклик в самых потаенных глубинах его существа.
Они беспрепятственно выехали с автострады А20 и обогнули город Монпелье, изуродованный серией массированных бомбардировок. Полный бак они залили в коммерческом центре, от которого уцелело только одно здание. Чтобы добраться до заправки, пришлось лавировать между громадными воронками. Просто чудо, что не взорвались цистерны с топливом, закопанные в землю на глубине нескольких метров. Владелец бензоколонки, жуткий тип с бульдожьим лицом и бычьей шеей, взял деньги – десять евро за литр, и наливаем не всем, дефицит, что вы хотите…, – ворча, что архангелу Михаилу там, на Восточном фронте, пора бы уже задать жару этим говнюкам исламистам – исламыыстам. Что останется от нашей прекрасной Европы, если они будут швырять в нас свои сучьи бомбы? Ну, а мы-то почему не платим этим подонкам той же монетой? Мы ведь не стирали в порошок их Мекку, Багдад – Быыгдад – Бейрут, Тегеран, Дамаск? Не уничтожали их сатанинские мечети – мыычеетии – как они бомбили наши церкви? Чего ж мы ждем, чего церемонимся с ними, я вас спрашиваю? Чтобы бензина совсем не стало?
Глубокая голубизна моря омывала душу и взгляд. Стеф свернула на проселочную дорогу и примерно полкилометра ехала по пустоши, на которой выросли молодые зеленые дубки, можжевельник, морские сосны. Она остановила машину у подножья каменной стены, нависавшей над скалистой бухтой. Быстро исследовав местность, они обнаружили проход, частично скрытый кустарником.
– Купаться пойдем?
– Ты думаешь, здесь можно оставить машину? – с беспокойством спросил Пиб.
Она засмеялась, стала спускаться по крутой тропинке легким и одновременно уверенным шагом. Он устремился за ней, не поспевая, цепляясь одеждой за колючки и оскальзываясь на коварных камнях. Она разделась догола, прежде чем он успел сбежать вниз. Не дожидаясь его, она взобралась на круглую скалу и прыгнула вниз головой, не удосужившись проверить, какая здесь глубина. Тело ее исчезло в облаке брызг и прочертило прямую линию под прозрачной водой. Только через полминуты она вынырнула на поверхность: волосы ее прилипли ко лбу и щекам, глаза сверкали, словно промытые морем.
– Иди сюда!
Освободившись от солнечных очков, куртки, рубашки, носков, брюк, пушки, Пиб заколебался перед тем, как снять трусы. Хоть они и лежали в одной постели, он стыдился перед ней. Она могла заметить, что мальчик, который спал с ней, еще не мужчина, хотя волосы в нужном месте у него уже были. Он снова станет для нее ребенком, который в пижамной куртке без штанов забрался в кузов грузовика Южного Креста.
– Вода чудесная, Пиб. Чего ты ждешь?
Холодный ветер покусывал кожу Пиба и поднимал блестящую голубую зыбь на море. На горизонте белые облака танцевали с легкостью грез. Решившись наконец, он так поспешно стянул трусы, что чуть не расквасил лицо о камни. Он накрыл одеждой пушку – как сделала Стеф со своим кольтом – и целую вечность просидел на корточках, обзывая себя идиотом, потом вскочил и тоже нырнул в воду, которая оказалась неожиданно холодной. От изумления он камнем пошел ко дну, затем отчаянно замолотил руками и поднялся на поверхность. Едва он успел набрать в грудь воздуха, как Стеф прыгнула ему на плечи и сунула его голову в воду. Он расквитался с ней, ухватив ее за ноги и потянув на дно. Внезапно он уткнулся носом в густые курчавые волосы, и это ошеломило его. Она выскользнула, и они стали плавать между скалами, резвиться среди косяка рыб, сначала испуганных, а потом привлеченных их возней. Они играли в воде до наступления сумерек, барахтаясь, как дети, перемежая купанье с солнечными ваннами на берегу, в укрытом от ветра месте. Порывы его приносили в бухту дикие пьянящие ароматы. Много раз Пиб хотел обнять и поцеловать Стеф, но ему всегда что-то мешало: собственная робость, неуверенность в себе, страх, что его оттолкнут, как испорченного мальчишку. Прохладная вода не смогла расслабить член, напрягшийся в солнечных лучах и от близости Стеф. Тщетно он ложился на живот, поворачивался к ней спиной, принимая самые немыслимые позы, скрыть ему ничего не удавалось – особенно когда она брала его за руку, приглашая идти купаться. Оказавшись в воде, она лукаво посматривала на него, кружила вокруг и удалялась мощным брассом, едва он, осмелев от легких прикосновений, начинал тянуться к ней. Тогда он выбирался на берег, забирался на скалы, не в силах справиться с мучительным, неотступным, невозможным желанием. Не будет же он мастурбировать у нее на глазах.
Так они забавлялись, пока солнце не скрылось за горизонтом в последнем всполохе лучей. Ветер, утратив сухость, сохранил силу: он гнал теперь к земле тяжелые темные облака, грозовые облака. Голубизна моря преобразилась в грязно-серый цвет. Они поспешно оделись и стали подниматься по тропинке под первыми каплями дождя. Пиб с радостью натянул свои вещи в надежде укрыться от колдовской ласки воздуха.
Они вышли на вершину скалы в тот момент, когда их машина тронулась с места в облаках пыли.
– Эээээй!
Крик Пиба потерялся в реве мотора. С пушкой в руке он ринулся к машине, но сидевший за рулем мужчина лет сорока, с бритым черепом и седеющей бородой, рванул вперед так резко, что едва не опрокинул его в кусты. Обезумев от ярости, Пиб отпрыгнул в сторону, согнул ноги, вытянул руку и нажал на курок. Тепло рукояти разлилось по ладони и кончикам пальцев. Темная звездочка появилась на ветровом стекле, в нескольких сантиметрах от головы водителя, первые осколки разлетелись, словно клочья пены, прозрачная поверхность превратилась в сверкающий сноп трещин. Грабитель, не теряя хладнокровия, прикрыл глаза рукой и прибавил скорость, не съезжая с проселочной дороги. У поворота его слегка занесло, но он выровнял машину и вскоре исчез. Задыхаясь от гнева, Пиб старался отдышаться, втянув голову в плечи и опершись руками о колени.
– Похоже, судьба приказывает нам остаться здесь, а?