Мотор его машины начал плеваться белым дымом, когда он ехал на очередную тусовку по ровной, выбеленной жарой дороге Прованса...
Дожидаясь, пока двигатель охладится, Йенн и его тогдашняя подружка предавались ленивой любви на одеяле в тени пинии и по соседству с муравейником. Он задремал, потом встал, надел шорты, открыл капот, обнаружил, что радиатор пуст, и отправился искать жилье на каменистой пустоши, где стрекотали кузнечики и трещали стрекозы. Минут через пятнадцать Йенн заметил вдалеке большое каменное строение, обсаженное кипарисами, —явно один из тех старинных сельских домов, что так любят перестраивать для себя голландцы, англичане и горожане, решившие "вернуться к корням". Он перелез через каменную стену ограждения и спрыгнул в тенистый сад, где журчали аж четыре фонтана —небывалая роскошь в этом засушливом районе.
Йенн причалил к весьма странной компании: некий оратор, по виду —американский индеец, что-то вещал, сидя в белом кресле, обращаясь к мужчинам и женщинам, а те внимали ему —кто рассеянно, кто с жадным интересом, причем из одежды на них были только купальные костюмы (некоторые же щеголяли нагишом).
Время от времени кто-нибудь отправлялся освежиться в сине-зеленой воде огромного бассейна и тут же, не вытираясь, возвращался на свой шезлонг. Никто как будто не обратил внимания на его присутствие, и Йенн, спокойно раздевшись и сняв очки, голым —плавок у него, естественно, не было —нырнул в бассейн.
Понаслаждавшись несколько минут блаженной прохладой, он обратил все свое внимание на оратора. Тонкие черты лица, обрамленного длинными черными гладкими волосами, глубина миндалевидных глаз, светящаяся медно-загорелая кожа, изящество движений и мягкая улыбка заинтриговали, притянули его, как ядро атома притягивает к себе любую частицу. Хорошо поставленным музыкальным голосом индеец призывал всех присутствующих покинуть распадающийся, разваливающийся мир, вселенную материальных благ, собственности, заборов, границ, банковских счетов и страховок и вернуться к священному замыслу первых дней Творения —воссоздать дом всех законов и вновь открыть для себя сказочные богатства двойной змеи.
—Вы его знаете? —спросил Йенн брюнетку лет двадцати, опиравшуюся локтями о бортик бассейна.
—Это Ваи-Каи, —ответила она. —Что, кажется, означает Духовный Учитель. Он вылечил сына хозяев этой халупы от лейкемии, когда от мальчишки отказались врачи. Вот они его и пригласили —в знак благодарности.
Девушка встряхнула головой, и с намокших волос по воздуху разлетелись капельки воды, разрисовав причудливыми узорами ее плечи, руки и грудь.
—Малыша-то он вылечил, но это вовсе не означает, что они готовы вот так взять да и бросить свое богатство, —добавила она сквозь зубы, указав подбородком на сад и постройки вокруг.
—А вы смогли бы от всего отказаться?
Вопрос Йенна подействовал на нее как укус шершня.
Она напряглась и бросила на него взгляд, в котором были гнев и отчаяние одновременно.
—Если я чем и владею, так только этим! —И она кивнула на свое золотисто-загорелое тело. —Я здесь, потому что состою в любовницах одного из их друзей, а этот ублюдок заявился с женой.
—Ничто не заставляет вас...
—Спать с ним? Оставаться здесь? Конечно, вот только я пока не нашла другого источника средств к существованию!
—Короче, вы и сами не готовы отказаться.
Она одарила его злобным, почти ненавидящим взглядом, но губы ее тут же сложились в горькую усмешку.
—А разве возможно отказаться от чего-то, чем, по сути дела, не владеешь?
Сидя по пояс в воде, они замолкают, чтобы послушать Ваи-Каи.-Кое-кто из гостей морщится, хмурится, встает и удаляется прочь от бассейна по аллеям, посыпанным красно-коричневым вулканическим песком.
Йенн узнает некоторых в лицо —теле- и кинознаменитости, писатели, творцы высокой моды, журналисты...
Эти люди —одетые или голые —могли бы разом осчастливить всех папарацци нашего мира.
Вскоре рядом с Ваи-Каи остаются лишь хозяева дома: обоим лет под сорок, и они явно разрываются между светскими обязанностями и благодарностью к своему гостю. Муж —он вот-вот проиграет в неравной схватке с жировыми отложениями! —встает и начинает переходить от одной группки друзей к другой, бормоча извинения и успокаивая. Жена —крашеная платиновая блондинка —остается лежать в шезлонге: ее загорелое обнаженное тело прикрыто купальной простыней, на губах застыла улыбка. Она усердно играет роль счастливой матери, боготворящей спасителя ее ребенка. Она, безусловно, предпочла бы, чтобы Духовный Учитель ограничился ролью целителя страждущих. Она наверняка надеялась, что он продемонстрирует изумленной аудитории несколько чудес (среди гостей есть люди, которые могли бы оказаться весьма полезными ее мужу-продюсеру!), но он с самого своего приезда Только вещает, обличая весьма жесткими —даже экстремистскими! —словами торгующих в храме, законы рынка и материальную выгоду. Его речь, больше похожая на политический манифест экологической партии, чем на духовную проповедь, весьма сильно раздражает влиятельных гостей и может окончательно погубить так тщательно подготовленный прием. Женщина не может выставить за дверь спасителя своего сына, так что ей остается лишь ждать, скрывая нетерпение, когда он наконец заткнется и отвалит, и надеяться, что ее мужу удастся умаслить и задержать в доме гостей, от которых напрямую зависят его карьера и их благополучие.
* * *
Заметив, что у него осталось всего трое слушателей —мать исцеленного ребенка, Йенн и его соседка по бассейну, —Ваи-Каи умолкает, встает и, не одарив хозяйку на прощанье ни словом, ни взглядом, направляется своей воздушной походкой к выходу из владений.
Йенн поворачивается к девушке.
—Сейчас или никогда. Отречься или сохранить.
Он выпрыгивает из воды, хватает шорты, очки, кроссовки, две бутылки минеральной воды со стола и кидается следом за Ваи-Каи. Почти догнав целителя, Йенн внезапно слышит у себя за спиной взрыв голосов:
—Тебе придется поискать другую шлюху, Джеральд!
Я смываюсь! Да, да, мадам, я обращаюсь именно к вашему мужу, Джеральду Месселье! Меня зовут Мириам Азерле! Вот уже восемь месяцев ваш драгоценный великий муженек трахает меня! Мерзавец обещал протолкнуть меня на кабельное телевидение: оставляю вас наедине —вам наверняка найдется что сказать друг другу!
Йенн видит, как растрепанная темноволосая красавица бежит к нему, держа в руке платье и босоножки, хозяйка дома окаменела от ужаса у фонтана, ее муж с сокрушенным видом трет подбородок, теребит нос, нервно почесывает яйца, Джеральд Месселье, высокий седой телеведущий, лежащий в кресле рядом со своей дородной женой (его облик так хорошо знаком всей Франции!), стремительно превращается в кисель, остальные гости дружно изображают Каменного гостя, короче, худшие опасения устроителей приема сбываются.
Йенн предлагает Ваи-Каи и Мириам подвезти их. Они возвращаются к его машине, срезав путь через пустошь, но стервозный радиатор отказывается заводиться, несмотря на две вылитые в него бутылки воды. Им остается только пройти пешком шесть или семь километров по извилистой дороге до ближайшей деревушки. Ваи-Каи идет легким шагом —он словно бы совершенно не страдает от немыслимой жары, лицо его остается сухим, пот не проступает на одежде —белой тенниске и своего рода холщовой набедренной повязке.