— Останься! Обещаю наверстать упущенное время!
— Наверстаешь его без меня, — пробормотал безумец. — Моя роль состояла в том, чтобы подготовить тебя к наивысшему испытанию, но я должен был соблюдать свободу твоей воли. Ты — последнее звено в цепи Инды. У тебя есть выбор: остаться простым отражением коллективного человеческого сознания или стать его новым дыханием, его новой искрой. Я всего лишь свидетель, держатель Слова Инды. У меня нет власти менять судьбу человечества. Более ста пятидесяти веков я наблюдал, как человек идентифицирует себя со своими границами, постепенно теряет память, рубит связи с вечностью. Я был хранителем знания, ковчега света, индисских анналов. Многие отправлялись на мои поиски. Большинство потерпело крах, но кое-кто получил обрывки знания, они были частично озарены, и именно они пытались передать эти фрагменты Слова своим братьям-людям. Но люди-братья убили их, подвергли пыткам либо основали от их имени фанатичные религии...
— Я отыщу ковчег! — воскликнул Шари.
Усталая улыбка появилась на бородатом лице безумца. Свет, окружавший его, постепенно заполнял его черные глаза, сине-черные волосы, серую одежду.
— Меня здесь не будет, чтобы направлять тебя, но если ощутишь истинное желание и докажешь свою настойчивость, быть может, ты расчистишь тропу и позволишь человечеству вернуться к истокам... их источнику... В противном случае людям придет конец и наступит новая эра... эра Гипонероса...
— Дай мне по крайней мере указание! Хоть одно!
От тела безумца осталось лишь сверкающее пламя в центре белой колонны.
— Сконцентрируйся на звуке, Шари Рампулин, сын Найоны... Слушай основополагающий звук... звук творения... антру...
Голос его постепенно превратился в музыкальный шорох, в тончайший рокот источника. Затем на Гимлаи опустилась тяжелая тишина и Шари рухнул на землю. Он лежал, уткнувшись лицом в траву, плечи его сотрясались от рыданий, и он не видел, как безумец превратился в светоносное существо и взлетел, не видел, как сжалась белая колонна, постепенно растаяв в ночи. Он ощущал жестокое чувство одиночества и краха, отчаяние, подобное тому, которое он испытывал перед камнем с поля амфанов несколькими годами ранее. Тогда горный безумец, таинственное существо, которого амфаны называли «адской змеей», демоном, отпрыском ядерной колдуньи и разбушевавшихся атомов, просветил его своими советами. Потом принял его, когда мать застали в момент адюльтера и убили песнями смерти, обучил тонкостям полета на камне. Похоже, он любил его как сына... Кто теперь придет ему на помощь? Он остался в холодной ночи один на один со своими сожалениями, со своим отчаянием. Слова безумца звучали в его душе ужасающими обвинениями: У тебя не было желания учиться... Нельзя наполнить треснувшую кружку... Это будет конец людей, эра Гипонероса... Он находился рядом с исключительным существом, но не сумел оценить силу его слова, прошел мимо уникального шанса. Хранитель ковчега, индисских анналов, бдительный свидетель долгой истории людей удалился навсегда, унеся с собой все свои тайны.
Ощущая жестокое презрение к самому себе, Шари забылся во сне, скорчившись на покрытой росой траве. Всю ночь его терзали ужасные кошмары. И когда его разбудили бледные лучи зари, он увидел на том месте, где накануне стоял безумец, густой куст, покрытый цветами со сверкающими алмазами лепестками. Три дня растерянный и ничего не соображающий Шари просидел перед этим кустом, надеясь, не веря, что его запоздалое раскаяние заставит безумца пересмотреть свое решение, и отгоняя охватившие его мрачные мысли. Птицы, привлеченные яркими цветами, носились над кустом, не решаясь опуститься на его шипастые ветки.
— Шари, что ты здесь делаешь?
За его спиной раздался мелодичный голос. Он обернулся и увидел силуэты Афикит и Тиксу на фоне светлого неба. Они были одеты в роскошные ткани с меняющимся рисунком.
Шари встал с трудом, ибо за трое суток ни разу не сменил положения, и бросился в объятия Афикит. Нежность и тепло молодой женщины успокоили его. Между двумя приступами рыданий он попытался рассказать им о внезапном отлете горного безумца, стараясь как можно точнее передать его последние слова.
Афикит и Тиксу поняли, что время человека истекает. И решили провести церемонию инициации Шари прямо перед кустом со сверкающими цветами, чтобы передать ему антру. Афикит вручила ему звук жизни, продолжительную вибрацию, похожую на тот шорох, который предшествовал вознесению безумца. Звук развернул свои огненные кольца внутри Шари, залил жарким пламенем, и ему показалось, что весь его внутренний мир опустошен, выжжен, уничтожен. Потом антра отыскала свое место, спряталась в уголке мозга, превратившись в приглушенный и мирный шепот. Афикит обняла его: он стал шанианом, посвященным, наследником долгой традиции индисской науки.
Ему понадобилось всего два дня, чтобы освоить мгновенное путешествие. Звук, как только его вызывали, изгонял лишние мысли, прерывал бездумный ментальный поток и уносил его в цитадель безмолвия, где дух и материя сливались в одно целое, где намерения облекались в волны и формы. Антра — наивысший взлет хора творения, Слова, звуковая связь между исходной энергией и людьми. Долгие месяцы Шари отдавался опьянению познания, учился ориентироваться в бесконечных коридорах эфира, изучал вместе с Афикит и Тиксу континенты Матери-Земли Афризию, Эропу, Америнию... Несмотря на сейсмические толчки, наводнения, извержения и войны, которые опустошили планету, кое-где еще оставались исторические руины, следы великих городов с забытыми именами, античные и немые свидетели ярости, с которой любили и ненавидели люди.
Теперь Шари долгие недели проводил перед кустом безумца не двигаясь, без сна, без еды, без питья, проходя одну за другой дороги прошлого, настоящего и будущего, которые открывались ему и которые чаще всего заводили в тупик. Но он неустанно искал путь к ковчегу света, к тайному месту, где хранятся индис-ские анналы, где покоится память людей...
Афикит и Тиксу присматривают за ним. Они ощущают невольную вину перед горным безумцем. Любовь поглотила их настолько, что они не осознали всей трагичности ситуации. Пока они открывали друг друга, спешили разведать территорию своих эмоций и ощущений, прятали свою любовь на пустынных планетах, скаи-ты сжимали хватку на горле рассеянного по звездам человечества. И, как Шари, Афикит и Тиксу стремились наверстать упущенное. Сидя напротив друг друга перед кустом, они настраивают вибрацию антры на поиски следов, знаков, которые могут наставить их юного протеже на путь истины. Более двух лет они не прерывали своих бдений, позволяя себе короткие перерывы, чтобы поесть фруктов, зерен или корешков, поспать в пещере, завернувшись в одеяла, искупаться в светлой воде ближайшей речки. Иногда Шари заставал их обнаженными в объятиях друг друга на травяном пляже, слышал их смех, их дыхание, их стоны и говорил себе, что любовь, та любовь, которой его внезапно лишили в возрасте семи лет, была самым лучшим изобретением человека. Восхищаясь своими приемными родителями, которые черпали поддержку друг в друге, он не мог не испытывать уколов в сердце: он опасался, что судьба обречет его на одиночество до скончания времен. Как горного безумца, этого человека — а был ли он человеком? — который прожил пятнадцать тысяч лет в ледяном одиночестве гор Гимлаев...