Через какое–то время Гибби поднялся и попробовал встать на ноги, но не смог. Тогда он встал на четвереньки и пополз в хлев вслед за Джанет. Когда он проползал мимо Ангуса, тот увидел его лицо и только сейчас узнал в нём того самого мальчишку, которого когда–то отхлестал. Его лицо намертво отпечаталось у него в памяти, но не из–за раскаяния о содеянном. Изредка на Ангуса нападал страх, что мальчишка умер тогда из–за него, и егерь побаивался, что однажды, ходя по лесу, наткнётся на его тело. И теперь, когда он увидел лицо Гибби совсем рядом, такое же обескровленное и бледное от боли, как тогда, он тут же его узнал. Его захлестнула волна безумной паники. Он подумал, что всё это время слабоумный лежал и тихо радовался своей удаче, дожидаясь, пока Джанет выйдет, чтобы отомстить своему обидчику. Должно быть, он пополз, чтобы взять нож и прикончить его! Ангус забился и заметался в своих путах, но напрасно. Спасения не было. Наконец он затих и с нарастающим ужасом ждал, что будет, напряжённо прислушиваясь к каждому звуку.
Джанет часто молилась вместе с Гибби. Иногда, когда она читала Библию, сердце её просто переполнялось и душу пронзало ощущение, что Человек, обещавший всегда оставаться рядом со Своими друзьями, пришёл и сидит рядом с ними. Тогда она начинала говорить с Ним из самой глубины своего сердца, как будто видела Его в углу возле огня, где обычно сидел Роберт, и ей казалось, что Он чувствует себя так же уютно и покойно, как в том доме, где у ног Его сидела Мария, внимая Его словам. В такие минуты Гибби слушал её, как никогда, благоговея перед её священной радостью. Он никогда не сомневался, что Иисус действительно пришёл и сидит с ними, а Джанет действительно видит Его, пусть даже ему, Гибби, ничего не видно.
Джанет привыкла молиться вслух задолго до того, как в доме появился Гибби, но душа мальчика была такой по–детски светлой и чистой, что его присутствие не помешало её давней привычке. Отчасти Джанет молилась так потому, что вера её была пронзительно реальной, и благодаря молитве реальность эта становилась ещё пронзительнее и ярче. Джанет знала, что слова не так уж нужны, что Бог слышит каждую её мысль и стоит ей только вознести Ему своё сердце, как оно сразу вступает в неслышный разговор с Возлюбленным. Но когда она начинала говорить с Ним вслух, само звучание слов помогало ей ощущать себя ещё ближе к Тому, Кто был не только вечным Сыном Всевышнего, но и Человеком, а значит, имел уши, чтобы слышать, и рот, чтобы говорить, — совсем, как она сама. Молитва вслух помогала ей собирать свои мысли в один тугой узел и чувствовать не только Его присутствие, но и весомую реальность того, о чём она думала и говорила.
Хлев находился прямо за той стеной, возле которой лежал Гибби. Сквозь пласты дёрна он услышал голос Джанет, и что–то неуловимое в её тоне подсказало ему, что разговаривает она не с Красулей, а с её Создателем. Поэтому–то он встал и попытался пойти к матери. Он и подумать не мог, что ему почему–то нельзя слушать то, что она говорит Господу, — ведь раньше он так часто слушал эти разговоры! Гибби решил, что в присутствии такого человека, как Ангус, Джанет просто не могла говорить с Ним по–настоящему свободно и поэтому отправилась в хлев, чтобы сказать Ему всё, что было у неё на сердце. Гибби двигался так тихо, что Джанет не услышала его приближения. Он решил, что не станет заползать внутрь, а послушает у двери, чтобы не мешать. Стоит Джанет только поднять голову, как она сразу увидит, что это всего лишь Гибби.
Дверь была распахнута настежь. Гибби заглянул внутрь и увидел, что Красуля преспокойно жуёт своё сено, а Джанет стоит возле неё на коленях, прислонившись лбом к коровьему боку и руками обняв её мощную холку. Он ещё ни разу не слышал в её голосе такой взволнованной, такой жалобной мольбы, но где–то в глубине его сердца пробудилось странное смутное воспоминание. Да, так когда–то говорил его отец! Так он взывал к Богу в молитве последний раз, когда Гибби слышал его живой голос!
Джанет же продолжала молиться.
— Господи, скажи, что бы Ты сделал на моём месте! Тяжко мне, когда я не знаю Твоей воли! Ты лучше меня знаешь, Господи, что скажи Ты мне хоть сейчас: «Этот человек перережет тебе горло, но Я хочу, чтобы ты всё равно развязала его и отпустила», — я бы сразу побежала и сделала, как Ты велишь! Это не месть, Господи. Я просто не знаю, что делать. Этот человек ничего худого мне не сделал, разве что обидел нашего маленького Гибби. Значит, сначала Гибби должен его простить, а потом уж и я. Но Роберт велел мне не отпускать его! А разве я могу быть женой по сердцу Твоему, Господи, если не буду делать, что говорит муж? Нехорошо, если я отпущу Ангуса и получится, что Роберт ходил напрасно. А ведь он ушёл и даже не поел! Конечно, Господи, если бы Ты мне велел его отпустить, это было бы совсем другое дело! Ведь Роберту Ты тоже Господь, как и мне, и он только порадуется Твоей воле, как и я. Я бы отпустила его, бедного, да не смею! Господи, обрати его к истине! Господи, помоги ему увидеть, какая страшная штука ненависть! Ах, Господи, Господи, ну подскажи же мне, что делать! Ведь для меня Твоя воля — и начало, и конец, и всё, что между ними! Я бы отпустила его, но ведь обидел он не меня, а Гибби, и это Роберт приказал мне его стеречь! Он не мой враг, не я его поймала, и, наверное, не мне его отпускать. Кто знает, вдруг я его развяжу, а он опять пойдёт в людей стрелять? Только ведь без Твоей воли он и зайца не убьёт! О Иисус мой, Ты — Спаситель человеков и всякой твари. Не хочу, чтобы моя рука помогла его повесить! Может, он того и заслуживает, Господи, я не знаю, но мне кажется, он просто не такой сдержанный, как мой Роберт…
Тут слова её оборвались, и она начала горько стонать. Её страдание тупой болью отозвалось в душе Гибби. Он со страхом и изумлением видел, как Джанет, знавшая всё на свете и, подобно священнику, свободно входившая и выходившая из святого святых великого Царя, одиноко мучается, не зная, что делать. Только сейчас Гибби понял, что произошло у них в доме и куда ушёл Роберт. Он увидел, что сам является в этом деле чуть ли не главным действующим лицом. Если согрешили против него, тогда он имеет полное право простить обидчика, а значит, просто должен его простить!
Душа Гибби изобиловала благодатью, но его собственной заслуги в этом вовсе не было. Ему всегда было настолько легко любить своих врагов, что для послушания этой заповеди ему не требовалось никаких добродетельных усилий. Пока ни один враг не сумел обидеть его так, чтобы Гибби не мог его простить. Поэтому не успела Джанет замолчать, как Гибби уже двинулся назад в дом. Там на полу лежал человек, который нуждался в его прощении.
К тому времени, когда Гибби показался на пороге, Ангус обессилел от тщетной борьбы и мучительного ожидания и затих. Мальчуган подумал, что тот заснул, но на самом деле егерь с напряжённым вниманием следил за каждым его движением. Прыгая на здоровой ноге, Гибби добрался до полки, на которой Джанет хранила единственный в хозяйстве нож. Ножа там не оказалось. Гибби оглянулся, но ножа нигде не было видно. Время шло, нельзя было терять ни секунды. В любую минуту за дверью могли послышаться шаги Роберта, и тогда беднягу Ангуса повесят — только за то, что он подстрелил Гибби!
Мальчуган подскакал к егерю и осмотрел узлы, стягивавшие ему руки. Узлы оказались чрезвычайно тугими (отчасти из–за отчаянных попыток Ангуса вырваться), да и добраться до них было нелегко, и Гибби понял, что вряд ли успеет их развязать. Ангус, похолодев от ужаса, решил, что слабоумный решил убедиться, крепко ли он связан, и с таким неослабным напряжением следил за каждым его жестом, что совершенно позабыл о ругани и проклятиях.