Я сдался.
Сбежал.
Проявил слабость.
И весь мир это увидит.
— Еще чего не хватало… — пробормотал Джейк.
— Конфликт храбрости и благоразумия, — парировал Козаар. — Взлеты и падения человеческого «я». Самонадеянность и уничижение. Тактика, которая ни к черту не годится. Жизнь и Смерть. И все это в модной обертке «экшн». Быть тебе номером первым в списке голливудских звезд.
— Да плевать мне на это! Вы не имеете права это показывать!
— Как? Тебе не нравится, как мы сняли? Будем переснимать?
Нет!
Никогда!
Ни за что и никогда!
Не слушай его!
— Я… мне надо идти, — пробормотал Джейк. — Мой брат там, наверное, уже с ума сошел.
— Он знает, — бросил Гидеон Козаар, пожимая плечами. — Я сказал ему. Он дал мне телефон ваших родителей в Чикаго. Они очень гордятся тобой. Насколько помню, твоя мама сказала: «Он в своей стихии». И могу только согласиться с ней. Хотя я и был несколько удивлен той концовкой, которую ты придумал…
— Ничего я не придумывал! Я просто…
— Но это и есть суть истинной импровизации. Ты и думать не думаешь о том, что случится через секунду, так ведь? Хотя тебе кажется все наоборот. Даже если ты тысячи раз проиграл все в голове. Дома. В полном уединении.
Гидеон Козаар улыбнулся, а у Джейка было такое чувство, будто его погладили ножом для колки льда.
Глаза Козаара беспрерывно меняли цвет. Темная бездна превращалась в небесную синь, пламя обращалось в хлад.
Он знал.
Все.
Он видел меня на чердаке. Он читал дневник. Он читал мои мысли.
Но как?
— Кто… вы… такой? — спросил Джейк.
— Ты сам, Джейк. Только ты этого еще не знаешь.
— Как это следует понимать?
— Сам узнаешь, когда будешь готов. Тогда вспомни обо мне. Меня, может, тогда уже не будет. Я и так говорю тебе больше, чем имею право, и могу за это поплатиться. — Козаар вздохнул. — Но я всегда был не в ладах с правилами. Только когда их нарушают, происходит что-то новое, ты не думал так? Иногда мятежники действительно побеждают. Ну а теперь, извини меня…
Резко повернувшись, Козаар направился к двери в противоположной стене.
— Подождите! — закричал Джейк.
Над головой он заметил движение на экране одного из мониторов. Вид снаружи от внешней видеокамеры. Той камеры, что следила за лачугой.
Когда Козаар открыл дверь, на картинке тоже открылась дверь.
Когда Козаар вышел наружу и захлопнул за собой дверь, на экране дверь тоже захлопнулась.
Но никто из нее не выходил.
— Это что за?..
Джейк ринулся к задней двери и резким движением распахнул ее.
Перед ним стоял стол, накрытый для актеров и всех участников съемок.
Джейк осмотрел местность и заметил то, чего не видел раньше — микрофоны, громкоговорители, камеры, — крошечные черные предметы, спрятанные на деревьях и кустах. Одни были беспроволочными, от других тянулись провода.
Разве они были здесь раньше?
Как я мог их не заметить?
В голове у Джейка теснились тысячи вопросов.
Но Гидеон Козаар исчез.
Сейчас он у нас в поле зрения.
Но мальчик — он знает.
Может, нам вернуть его?
Не думаю. У него свой путь.
Но мальчик. Он единственный, кто сумел вступить в контакт.
Он опять нарушил правила. Его следует изгнать.
Еще ни один Наблюдатель не был…
Но как же быть с мальчиком?
— И как это меня угораздило так войти в роль. Что я за идиот. Ты хоть когда-нибудь простишь меня?
Джеймс Никкерсон сидел на краешке дивана в гостиной Бранфордов. Рыжие волосы у него были гладко зачесаны назад и блестели от бриолина. Подбородок был тщательно выбрит, и грязи на лице не было. Лицо все такое же красное, но на сей раз не от гнева, а смущения.
Джейк осторожно провел пальцем по щеке. Рана еще побаливала, хотя уже образовался довольно плотный шов.
— Ничего, до свадьбы заживет.
— Я бы увернулся, — хмуро вставил Байрон, — если б он взял меня.
— Знаешь, что Козаар сказал нам? — Никкерсон чуть ссутулил плечи и понизил голос для полноты эффекта: — «Можете не играть. Будьте сами собой, пока я не скажу: «Стоп, камеры!», но не секундой раньше, будет ли это продолжаться несколько часов, день, неделю». Мы знали только, что должен появиться мальчишка, и нам полагалось делать две вещи: реагировать на его поведение и охранять его от взрывов. Плюс, когда он запросится домой, мы должны были отвести его в декорации Гобсонс-Корнера. За ушами у нас были такие крохотные чипсы на случай, если Козаару понадобится дать нам какие-то указания, чего практически ни разу не было.
— Не пойму, как он умудрился выстроить целое селение так, что ни одна живая душа ничего не заметила, — буркнул Байрон.
— Полиция была в курсе, — пояснил Никкерсон. — Торговая палата Гобсонс-Корнера тоже. Еще местные власти. Они заверили, что в это время над нашими головами не пролетит ни один самолет и все такое прочее, и обещали держать все в секрете. Так мы и очутились в этом военном лагере — огромной студии на открытом воздухе. Камеры и микрофоны запрятали так, что ничего не видно, да и все беспроволочное — это просто магия какая-то. Будто мы на самой что ни на есть настоящей войне. И проходит не день, не неделя — целых две недели, когда наконец объявляется Джейк.
— И вы все это время торчали там? — спросил Байрон.
— А куда денешься. Мы же профессионалы. Нам нельзя мыться, причесываться, чистить зубы, смотреть телик или говорить что-нибудь такое, что выходит за рамки наших персонажей. Но вот что поразительно — никто не жаловался. Потому что мы уже были не мы. Постепенно мы полностью превратились в свои персонажи. Только персонажами их не назовешь. Это что-то другое. — Физиономия Никкерсона потемнела. — Они часть нас самих. Как бы запрятанные где-то в глубине души. Мы, может, и сами ничего не знали об этой своей части. В общем, я это все говорю к тому, что мне страшно стыдно за то, что я вытворял. Джейк выказал чудеса храбрости.
Храбрости.
Джейк уже и сам не знал, что значит это слово.
В данный момент он, пожалуй, мог бы сказать, что оно ничего не означает.
Это не стратегия. И не тактика. Не оружие и не военная выучка.
В конечном итоге все это не стоит и выеденного яйца.