Эти два слова, «альтер эго», тоже очень древние, латинские. Только так говорят не врачи, а поэты и философы, люди, которые лучше других понимают человеческую душу. И означают эти слова — «второе я».
— Как это — «второе я»? — спросит кто-нибудь. — Да разве ж так бывает?
Может быть, имеется в виду врун какой-нибудь, у которого два «я»? Одним такой человек одно говорит, другим — совершенно противоположное? Да нет, все не так просто…
Вот заглянул я сегодня утром в зеркало, а там какой-то хмурый невыспавшийся дядька. Вроде бы, мне-то какое дело, ну, кто-то не выспался как следует — и не выспался!… Может, настроение у него с вечера было плохое, может, по работе что-то не ладится?
Э, нет! Ведь прекрасно же знаю: там, в зеркале, это я сам и есть, это мое точное отражение!
И я немного улыбался перед зеркалом, подмигнул хмурому старому моему приятелю — и на душе сразу легче стало!
Потом еще с соседским барбосом Тобиком во дворе поздоровался, а Тобик в ответ гавкать на меня не стал. Хотя вообще-то он всегда на всех почем зря лает! Вот вам и «альтер эго»! Сделал себе жизнь чуть лучше, причем без особых усилий!
Да ведь не станешь же повсюду таскать с собой огромное зеркало из-за «эго» этого, верно?
Еще труднее в душу к себе как бы со стороны заглянуть. То есть, не каждому такое удается…
Коротко и отрывисто позвонив два раза, Павел был уверен, что из-за двери не спросят, кто пришел. Откроют сразу… Ну, не мгновенно, конечно, а как только Виктор Бубенцов приведет в порядок подушки.
Потому что так, двумя отрывистыми звонками, сообщала о своем приходе… только мама.
У Пашки сжалось сердце, но он даже не подумал, что прием этот, можно посчитать… скажем, предательством. Да нет же, ничего подобного!
Глухо один за другим щелкнули три замка. Дверь приоткрылась, Павел рванул ее на себя и, не давая однокласснику в коридоре опомниться, пихнул его в грудь и сам ввалился в квартиру.
— Что тебе надо? — завизжал по-девчоночьи толстяк. — Ты чего?
Бедняга даже неумело попробовал вытолкать Павла, но тот был крепче и сильнее. Пашка легко закрыл за собой дверь, и теперь они стояли с Виктором против друга в полутемном коридоре.
— Да вот пришел, — без угрозы в голосе произнес тот, который выглядел Павлом. — В гости зашел, мы же не договорили…
_Павел сделал всего один шаг вперед. И сам удивился, с какой точностью повторилось то, что уже происходило здесь однажды! Когда он сам в отчаянии бросился на врага, который оказался… просто отражением в зеркале!
Теперь Витька Бубенцов вдруг, зажмурив глаза, с отчаянным криком бросился на Павла! Он целил тому кулаком в лицо, но Пашка ловко увернулся, перехватил Витькину руку и мощным приемом бросил «противника» на ковер.
— Ах ты, гад! — тут же вскочил Витька на ноги и еще раз атаковал обидчика.
Это был уже совсем другой Виктор Бубенцов; не тот, жалкий и дрожащий, из переулочка.
Павел, когда шел сюда, в родной свой дом, был уверен, что все случится именно так. Хотя, нет, конечно же, нет! Откуда было взяться такой уверенности. Он надеялся… на себя.
Павел одно знал точно: для Витьки Бубенцова дом был просто последним рубежом, последним бастионом. У каждого человека в жизни есть такой рубеж, дальше которого отступать уже нельзя. Да и некуда.
— Гад ты такой! — неожиданно Витька подхватил с маминого трельяжа какой-то флакон с духами и с этим грозным тяжелым оружием наперевес бросился на врага.
Павел вновь повалил Виктора на ковер, уже не выпуская его, сгреб в охапку.
— Я убью тебя! Я убью тебя, гад! — хрипел Витька, и рыхлое его тело дрожало от напряжения. — Я тебя убью!
— Молодец! Правильно! — радостно шептал Павел, с великим трудом удерживая… получается, удерживая самого себя! — Так ему! Так!
В жизни он не слышал еще ничего более приятного.
— Послушай, Виктор, — наконец выкрикнул он в теплое, мягкое ухо. — Я не Павел Мошкин! То есть, я не совсем тот, на кого ты думаешь!
В ответ Витька больно саданул его локтем в живот.
— Ы-ый, — скривился Пашка от боли. Но продолжал:
— Ты молодец! Какой удар, мне все это нравится! Только не умеешь драться!… Ничего, научим!…
Витька задрыгал ногами.
— Слушай внимательно! — закричал ему Павел в самое ухо. — На свете есть такое лекарство! От аппетита! Напрочь отбивает! Съешь килограмма полтора-два таких таблеток — и долго-долго есть совсем не хочется!
Витька вытянулся и затих.
Это был секрет, который на всем белом свете знал один только человек: он сам! Он изобрел это лекарство и никому-никому не рассказывал!
— Понял теперь, кто я такой? — тяжело дыша, выдохнул его противник, слегка ослабив захват.
— Нет, — глухо, в пол, отозвался Витька.
Павел поднялся, отряхнул колени.
— Сначала бы спросил, а потом дрался… — пробурчал он, но вдруг расхохотался:
— А здорово ты меня… в живот!
Выйдя из лифта, Клавдия Леонтьевна скинула теплые боты и, подхватив их одной рукой, другой прижала к себе болонку Мусю. Пенсионерка неслышно подкралась к двери собственной квартиры. Муська настороженно притихла, будто понимая, что происходит.
Клавдия Леонтьевна затаила дыхание, наклонилась и прижалась ухом к холодному металлу замочной скважины.
Из квартиры доносилось негромкое равномерное ширканье рубанка. Клавдия Леонтьевна застенчиво улыбнулась Муське, опустила собаку пол, с невероятной осторожностью снова обулась и только после этого коротко тренькнула звонком.
К обеду Валерий Иванович заметно подрос: теперь это был уже не воробьиный человек, а хотя и маленького роста, но вполне нормальный старичок.
— Вот! Вот что делает с человеком труд! — прокомментировала этот удивительный факт Клавдия Леонтьевна. — Труд возвеличивает! Стоило вам научиться работать рубанком — и есть результат! В перспективе же еще фуганок, стамеска, коловорот, наконец!…
— Стоило мне хорошо пообедать, сразу вырос… — уныло парировал Валерий Иванович. — Знаете, сколько сил и энергии уходит на один перелет из Австралии?… Вот вы бы еще карамельки прикупили…
Покорный воле Клавдии Леонтьевны и ее могущественного пальца, Валерий Иванович с утра осваивал столярные премудрости, и единственной формой протеста избрал постоянное брюзжание и ворчание.
— Это инструмент, да? — бубнил он. — Что, вот таким рубанком можно победить Чудовище из Синей пещеры?
— Таким рубанком очень хорошо обстругивать ножки для табуретки, получится гладко и красиво, — миролюбиво урезонивала волшебника Клавдия Леонтьевна. — Возможно, конечно, прибор этот называют фуганком, я точно не знаю… Вы же в этом деле теперь специалист!