Всю эту неделю ни одного нового знака не получил я от нее, кроме того, что она явственно тянулась губами к винограду. Но, несомненно, признаков жизни становилось больше – она, несомненно, поправилась, ее кожа натянулась и стала красивее. Она все еще не открывала глаз, и временами меня охватывал противный страх, я боялся, что она развивается, растет, как на дрожжах, и нескольких ягод винограда для этого никоим образом не достаточно.
И снова меня укусили, и это нечто, чем бы оно ни было, стало регулярно наносить мне визиты с интервалом в три дня. И теперь оно обычно кусало меня в шею или в руку, и неизменно один лишь раз, и всегда в то время, пока я спал, и никогда (даже если я спал) – днем. Часами я лежал без сна, наблюдая, но никогда не слышал, как оно появляется, никогда не чувствовал ничего, что предупредило бы о его приближении. И, видимо, ни разу не чувствовал, как оно меня кусает. Наконец, я настолько потерял надежду отловить его, что я больше не заботился ни о том, чтобы пытаться выследить его днем, ни о том, чтобы не спать ночью, ожидая его появления. По растущей слабости я знал, что опасно теряю кровь, но меня это не очень заботило, ведь на моих глазах смерть сдавалась жизни, и живая душа набиралась сил для того, чтобы спасти меня от одиночества, мы уйдем отсюда вместе, и вскоре я также поправлюсь.
В конце концов я сшил одежды, и, разглядывая плоды своих трудов не без некоторого удовлетворения, я употребил остатки волокна на ремешки.
Однажды ночью я внезапно проснулся задыхаясь, словно очнулся от обморока, и встал, чтобы выползти из пещеры, когда услышал слабый шорох в настиле, который приковал меня к месту.
– Я поймала какую-то гадость, – эти несколько слов произнес слабый голос на моем родном языке. – Я точно ее поймала!
Она ожила! Она говорит! Я боялся двинуться с места, чтобы случайно не напугать ее.
– Что там у вас? – скорее выдохнул я, чем произнес вслух.
– Та тварь, – ответила она, – что кусала вас.
– И что же это?
– Огромная белая пиявка.
– Насколько большая? – продолжал я, стараясь оставаться спокойным.
– Кажется, почти шесть футов в длину, – ответила она.
– Может быть, вы спасли мне жизнь!.. Но как вы можете держать в руках эту мерзость? Вы такая смелая! – воскликнул я.
– Да. Я смелая. – Это было все, что она ответила, и мне показалось, что голос ее дрожит.
– Где она? Что вы можете сделать с этим чудовищем?
– Я бросила ее в реку.
– Тогда, боюсь, она вернется снова.
– Я думаю, я не смогла бы ее убить, даже если бы знала, как это сделать! Я услышала, как вы стонете, и приподнялась, чтобы посмотреть, что вас побеспокоило, увидела это чудовище у вашей шеи и швырнула ее прочь. Но мне не удалось удержать, мне едва хватило сил, чтобы отпихнуть ее от себя. Я только слышала, как она упала в воду.
– В следующий раз мы ее точно убьем! – сказал я, но при этом повернулся, чтобы глотнуть свежего воздуха, и упал.
Когда я пришел в себя, уже встало солнце. Леди стояла чуть поодаль и, даже в том неуклюжем наряде, что я соорудил для нее, выглядела восхитительно и мило. Я видел эти чудесные глаза! Они светились ночью! Темные, как сама первозданная ночь, теперь они затмевали свет дня! Она стояла, прямая, как столп, рассматривая меня. На ее бледном лице не было ни тени волнения, оно только вопрошало меня о чем-то.
– Нам нужно идти! – сказал я. – Белая пиявка…
Я остановился: странная улыбка пробежала по ее прекрасным губам.
– Вы нашли меня здесь? – спросила она, указывая на пещеру.
– Нет, я принес вас сюда, – ответил я.
– Вы меня принесли?
– Да.
– Откуда?
– Из леса.
– Что вы сделали с моей одеждой – и с моими драгоценностями?
– У вас не было ничего, когда я нашел вас.
– Тогда почему вы меня не оставили меня там?
– Потому что я надеялся, что вы еще не мертвы.
– Но отчего вас это заботило?
– Потому что я был очень одинок, и хотел, чтобы вы остались жить.
– Вы были очарованы моей красотой, и поэтому заботились обо мне? – сказала она с гордым презрением в голосе.
Ее слова и ее вид вызвали во мне возмущение.
– Тогда в вас не оставалось ничего, что можно было бы назвать красивым, – сказал я.
– Тогда почему же вы не оставили меня в покое?
– Потому что вы были такой же, как я.
– Как вы? – воскликнула она презрительно.
– Я думал так, но теперь вижу, что ошибся!
– Несомненно, вы меня пожалели!
– Не было еще женщины, более нуждающейся в жалости, и менее – в каком-либо другом из чувств!
С выражением боли, разочарования и невыразимого раздражения она отвернулась от меня и стояла молча. Черная ночь лежала глубоко в морях ее глаз, ненавидящая того, кто осмелился вернуть их назад затем, чтобы померк их блеск. Свет жизни погас в них.
– А если бы вам не удалось меня разбудить, что бы вы тогда делали? – спросила она вдруг, не двигаясь.
– Я похоронил бы тело.
– Тело! Что? Вы бы похоронили это? – воскликнула она, мгновенно обернувшись ко мне в бешенстве, с воздетыми руками; глаза ее метали молнии холодного пламени.
– Нет, это не стал бы! Но если бы снова вернулись те недели, которые я провел, охраняя вас и наблюдая за вами, – ответил я (ибо с такого рода женщиной следовало говорить без обиняков!), – и если бы я заметил малейшие признаки разложения, то тотчас же похоронил бы вас.
– Что за осел! – крикнула она, – Я была в трансе!.. Самуил! Что за судьба!.. Ступайте и приведите мне ту дикарку, у которой вы одолжили эти жуткие обноски!
– Это я сделал их для вас. Они, конечно, ужасные, но я старался.
Она выпрямилась во весь свой рост.
– Сколько времени я была без чувств? – спросила она. – Женщина бы не сделала это платье за день!
– Даже не за двадцать дней, – возразил, я, – Я еле в тридцать уложился.
– Ха! И сколько же по-вашему я пролежала в обмороке? Отвечайте немедленно!
– Я не могу сказать, сколько. Но когда я нашел вас, от вас оставались только кожа да кости, и это было больше трех месяцев тому назад… Ваши волосы были красивы, и больше ничего. Я сделал все, что смог.
– Мои бедные волосы! – сказала она и вытащила из-за спины большую охапку волос. – Мне понадобится больше, чем три месяца, чтобы снова вернуть их к жизни! Кажется, я должна поблагодарить вас, хотя не могу сказать, что я вам благодарна!