– Ах вот оно что, – ядовито сказал прокурор. – А как же вы объясните тот факт, что в черепе убитой было обнаружено два пулевых отверстия? Покойной не понравился первый выстрел и она решила добить себя вторым?
Другой разведенец решил прикончить «изменницу» автомобилем. Адвокат на суде доказывал, что его подзащитный действовал под влиянием эмоционального порыва, что это скорее несчастный случай и уж ни в коем случае не преднамеренное убийство.
– Непреднамеренно можно переехать жену один раз – тут мой коллега абсолютно прав, – возразил прокурор. – Но врубить задний ход и переехать лежащую еще раз, а потом – для верности – повторить всю операцию сначала – это уж, извините, мало похоже на несчастный случай.
В моем институте в те дни тоже мелькали стражи порядка. Один наш студент-третьекурсник, Слава Бакишвили, замешался в уличную драку, окончившуюся увечьями. Как водится, началось с ссоры из-за девицы. Полиция пыталась выяснить обстоятельства: кто, где, когда, кого – видел, знал, ревновал, запугивал? Приходил адвокат Славы, спрашивал меня, соглашусь ли я подтвердить на суде, что Слава мальчик добрый и воспитанный, что кто-то должен был вывести его из себя, спровоцировать, чтобы он пустил в ход кулаки. Я согласилась. И поэтому не удивилась и не испугалась, когда посреди дня раздался телефонный звонок на кафедре и сержант-детектив-офисэр Крескил попросил меня – очень вежливо, с тысячью извинений – зайти к ним в отделение и ответить на несколько вопросов.
Полицейское отделение легко было заметить издалека – вокруг него толпились машины с красными фонарями на крыше. Вот так они всегда: нас штрафуют за малейшее нарушение правил парковки, а сами бросают свои автомобили как попало, перегородив половину проезжей части. В том же здании размещался местный суд и небольшая тюрьма. А через улицу – контора бондсмена. Так все удобно: судья рассматривает улики против арестованного, назначает дату разбора дела и сумму залога. У вас нет десяти тысяч? Перейдите через улицу и займите у бондсмена. Не хотите платить такие зверские проценты? Тогда и на улицу выходить не надо – будете ждать суда в камере.
Уже во время телефонного разговора я догадалась по выговору, что детектив-офисэр Крескил принадлежит к угнетенному меньшинству. Под светом лампы кожа на его черепе переливалась всеми оттенками густо-фиолетового. Не отражает ли их мода на бритые головы вечный порыв к равенству? В данном случае – к равенству облысевших с волосатыми? Похоже, что лысина – такое же горькое переживание для мужчин, как ожирение – для женщин. Иначе экраны телевизоров не были бы залиты рекламой новейших средств против облысения.
Детектив Крескил привстал, не выходя из-за стола, пожал мне руку. Но не улыбнулся. Вглядывался в меня пытливо и, как мне показалось, сочувственно.
– Не знаю, чем я смогу помочь вам, – сказала я,– Кажется, я рассказала про Славу все, что могла. Он хороший мальчик и в драку замешался случайно.
– Речь у нас пойдет не о нем, – сказал детектив.– Тем делом занимаются наши специалисты по уличным бандам. Мое отделение расследует убийства.
Глаза его катались в глазницах, как черные оливки в масле. Он был в штатском, щеголеватый галстук с красными переливами туго прижимал воротник рубашки к мощной шее.
– О, убийства, – сказала я. – Да, это посерьезнее. И какая роль отведена мне в вашем расследовании? Свидетельница? Сообщница? Подозреваемая?
– Первое – нет, второе – нет, третье – тоже нет.
– Тогда кто же я?
– Жертва, – сказал он. И опять без улыбки. – Вернее, предполагаемая, намеченная жертва.
Я видела, что он был абсолютно серьезен. Моя ирония тоже куда-то улетучилась.
– Я вас слушаю.
– В нашем ремесле нам приходится очень четко разделять две вещи: информацию о совершенном или готовящемся преступлении и улики. Вы понимаете разницу?
– Думаю, что да.
– Так вот, улик у нас на сегодняшний день никаких. Только информация. О том, что некто готовит покушение на вас. Оплаченное убийство.
Почему я не воскликнула «какой вздор»? Или – «этого не может быть»? Почему первым делом подумала: «Неужели Глеб и на такое способен?»
– Могу я спросить, откуда вы получили такую информацию?
– У нас не принято раскрывать наши источники. Позднее я уточню кое-какие детали. Но сначала я хотел бы задать несколько вопросов о вашей семье. Понимаю, что это может показаться вам вторжением в личную жизнь, и спешу заверить, что отвечать вы не обязаны.
– Я постараюсь. Что бы вы хотели знать?
– Вы приехали в Америку вместе с мужем и сыном пятнадцать лет назад. А давно вы замужем?
– Скоро будет двадцать пять лет. Серебряная свадьба не за горами.
– Ваш муж, профессор Армавиров, преподает математику в пригородном колледже.
– Да, это так.
– Как бы вы охарактеризовали ваши отношения с ним?
– Что вы имеете в виду?
– У вас случаются ссоры, скандалы? Семейные раздоры?
– Не больше, чем у других.
– Рукоприкладство?
– Никогда в жизни.
– Случаи супружеской неверности?
– Знаете, это уже слишком. Тут я должна провести черту. Не могли бы все-таки уточнить, какого сорта информацию вы получили? Должна же я знать, что мне грозит.
– Конечно, конечно.
Крескил открыл папку, лежавшую на его столе. Перебрал сложенные в ней листки. Вынул один, пробежал его, катая свои оливки слева направо.
– Два дня назад наш информатор подслушал разговор за соседним столиком в кафе «Венди». Двое мужчин что-то обсуждали. Они говорили по-русски. Приглушенными голосами, но все же недостаточно тихо. Видимо, не думали, что кто-то из посетителей знает их язык. Информатор понял по обрывкам фраз, что они планируют убийство какой-то женщины. Якобы при попытке ограбления. Он расслышал сленговое слово «прэ…», «прышть…».
– Да, «пришить». Означает «убить».
– В конце разговора один мужчина передал другому плотный коричневый конверт. Потом вышел из ресторанчика. Сел в машину, припаркованную рядом с окном. Информатор запомнил номер и сообщил его нам. По номеру мы легко обнаружили владельца.
– Вы арестовали его?
– На каком основании? Пока у нас есть только информация. Как я объяснял, нужны улики.
– Но почему вы решили, что намеченная жертва – я? Информатор расслышал мое имя?
– Нет, имя не было названо.
– Тогда почему же?..
– Потому что автомобиль, замеченный информатором, принадлежит вашему мужу.
Поверила ли я? Не помню. Помню только, что мысли заметались в голове, как мухи,– одна чернее другой.