Старик вдруг навел зрачки в упор на зеркало перед собой и закричал:
— Ну что?! Господа присяжные хотят знать, как я это сделал? Пистолетом или ножом? Тем и другим? Что было сказано, какие последние просьбы, какие мольбы и клятвы? Нужны подробности, да?
Он так побледнел, что Лейда потянулась к телефону — позвать санитара. Но старик тут же обмяк, успокоился и сказал тихо и внятно:
— Одно я помню отчетливо: когда он лежал там на обочине под дождем, с двумя красными расплывами на рубашке, на лице его было такое облегчение, такое… Он снова стал похож на киевского гимназиста, которого я помнил. Это я говорю не для самооправдания, а для полноты отчета. Будут еще вопросы?
Лейда заколебалась:
— Опять же, на ваше усмотрение… Отвечать совершенно не обязательно, но… Вы взяли те деньги?
— Да, взял. Иначе мне было бы не выбраться из Китая. Конечно, сумма оказалась гораздо меньше, чем было обещано за генерала, но все же… Мне говорили, что вождь народов был очень доволен. Потом, уже в Америке, они нашли меня и пытались подбить еще раз. Натравить на самого большого, который прятался в Мексике. Но я отказался наотрез. В душе как-то все выгорело. Не было прежней ненависти. Да и коммерция отнимала все силы. Начинать-то пришлось чуть не с нуля.
Клей, видимо, не был рассчитан на такие ручьи пота — нашлепка волос отделилась от черепа, начала сползать на глаза, и господин Кострянов, безуспешно поборовшись с нею, снял совсем и досадливо спрятал в карман. Мелкие клеточки, отпечатавшиеся на лысине, делали ее похожей на вафлю.
2
Здание Ай-Си-Ди, доставшееся Фонду, так удачно подходило для всех нужд Архива, что его почти не пришлось перестраивать снаружи. С фасада оно было похоже на перевернутую букву «Т», и в двенадцати этажах задранной вверх «ножки» разместились без труда не только кольцевые кабины вокруг главного зала, но и все вспомогательные отделы: канцелярии, редакции, приборные лаборатории, бухгалтерия, контрольные службы холодильных установок, охрана и прочее. При взгляде же сверху, с патрульного вертолета (пилот-охранник однажды пригласил Лейду на прогулку), здание выглядело лежащей на земле массивной буквой «Н», причем вторая, нефасадная, сторона буквы была так густо укрыта деревьями сада, что для паломников и всех прочих посетителей она оставалась почти невидимой. В одной половине этого «садового» крыла поселились брат и сестра Фанцони, в другой — отец Аверьян с супругой. Просторный вестибюль, разделявший обе половины, был оставлен только для работников Архива.
Идя по застекленному коридору «перекладины», кивая знакомым лаборанткам, возвращавшимся с ланча, проходя мимо охранника наружу и дальше, вдоль решетки сада, до паркинга, Лейда старалась думать только о том, в какой из ресторанчиков поехать сегодня, или о просроченных счетах за телефон, или о том, какого цвета колготки понадобятся ей к задуманному платью. Но, сев в машину, поняла, что есть не хочется, что задуманное платье — бездарно, что ехать куда-нибудь — слишком поздно, а сидеть в машине — холодно, и по заледеневшему асфальту поплелась обратно.
Поднялась в кафетерий, выпила кофе из автомата.
Помахала издали Сильване. Та сидела у окна, переговаривалась с кем-то за соседним столиком, будто не замечая ни Джерри Ньюдрайва, ни его преданных глаз, ни рук, которым он временами давал слишком много воли.
На лифте спустилась в первый, подвальный этаж.
Показала охраннику свою карточку.
Он собрался было по привычке впустить ее в правую дверь, к Фанцони, но, сверившись со своими записями, заметил ошибку и отпер левую.
Здесь Лейда еще не бывала.
Похоже, что из всех защитных ухищрений, вводившихся Джиной, отец Аверьян согласился только на решетки на окнах. Ни бассейна, ни телекамер. Первые две комнаты были превращены в библиотеку, полки поднимались до потолка, и лесенка на колесах, видимо, не стояла без дела — деревянные ступени ее были вытерты до вмятин.
Дальше шла приемная. Монах-американец оторвался от пишущей машинки, улыбнулся ей, показал на часы, потом — на кресло. Как она ни оттягивала, а все же явилась раньше времени. Скрытое нетерпение? Тревога не проходила. Да и история господина Кострянова разбередила душу. Много ей довелось уже слышать за два года, но признание в убийстве выпадало все же не каждый день. И надо же, чтобы все пришлось именно на сегодня. Одно к одному…
Набухшие почки кустов беззвучно мотались за окном, протыкали мартовский воздух то там то тут, словно пробуя — готово ли? пора ли? Из-за дверей, ведших в жилые комнаты, сквозь стрекотание машинки приглушенно доносились какие-то странные, ритмично хлопающие звуки. Но американец не обращал на них внимания, и она решила — показалось.
Прошло еще минут пятнадцать, прежде чем ее пригласили в кабинет.
Отец Аверьян не встал ей навстречу, но улыбался при этом так сердечно, что тягостное предчувствие, давившее ее с утра, чуть поослабло. Он заметно пополнел за эти два года. Венчику седины вокруг розовой лысины было позволено отрасти, разлечься по черному шелку рясы на плечах. Старинный медный крест поймал луч из-за окна, полоснул по глазам солнечной вспышкой.
— Наконец-то мы сможем поговорить без помех. Кажется, первый раз. Ведь до сегодняшнего дня — все только на совещаниях да на коктейлях этих.
— И еще — на дне рождения у Джины.
— Ну, то не в счет, то не в счет. Музыка кругом, шум. Я так не могу. Вообще весь переезд нелегко мне дался. Новая страна, новый язык, новые книги, новое жилье. И до всего жадность, все хочется попробовать, а силы уже не те. Даже на оранжерею времени почти не остается. Тем более что теперь это — только игрушка. Вот чего никогда не прощу синьору Фанцони: что он отнял у меня необходимость в поте лица зарабатывать хлеб свой. А как вы? Успеваете что-нибудь, помимо работы? Наверно, и семья много времени отнимает?
— Теперь уже нет. Мама так здесь скучала, что я согласилась на ее переезд в Бостон. Там у нее теперь своя компания русских дам — с чаепитиями и преферансом. Дочь с этого года тоже не со мной, учится в школе-пансионе. Я совсем одна.
— Что-нибудь от сына?
— Открытка раз в два-три месяца. Но жаловаться не приходится. Переписка советского солдата с Америкой — сами понимаете, могли бы и это запретить.
— Мы тоже от дочери ничего не имеем. Ирина, когда было последнее письмо от Эммы?
Вошедшая попадья кивнула Лейде, прошла в угол, поставила в портативный холодильник банку с какой-то мазью, спустила закатанные рукава и только после этого стала считать, загибая пальцы:
— Декабрь, январь, февраль… Вот уже четвертый месяц пошел.
— Причем мы даже не знаем, где она разъезжает со своей съемочной группой. Эти документальные киношники — они ведь нынче кочуют, как цыгане.
— У вас всегда остается простое средство повидаться с ней: послать заказ на фильм об Архиве. Мигом примчатся.