Book.

Я потрогал снег на низкой сосенке. Настоящий. Не слюдяной, а ледяной. На руке, кроме быстро таявшего снега, остались клейкие следы смолы. Пальцы у меня покраснели от холода. Скамейка, на которой я сидел, была не оловянной, а стальной: стальные брусья на каменных тумбах. Я вспомнил выстрелы… грабителей… Прислушался. Никаких звуков. Вообще нет ощущения гулкости, которое обычно присутствует в вестибюле Первого национального банка в центре города Кейро. Мои лёгкие заполнял воздух с озера, солоноватый и влажный.

Чуть выше и дальше по берегу виднелись железнодорожное депо и станционное здание. Оно показалось мне знакомым, особенно орнамент над главным входом и бело-изумрудный узор на стенах круглой надстройки. В то же время я знал, что никогда тут не был. Я вообще никогда нигде не был — ни разу не покидал Кейро за все одиннадцать лет жизни.

Но всё же я знал это место. Я находился около станции «Песчаные дюны» на Южнобережной железнодорожной линии. Как же мне добраться домой? Где мой дом? Где знакомый и понятный мир? От ужаса меня прошиб пот, и промокшая рубашка тут же заледенела на холодном ветру. Часы на станционном здании показывали четыре минуты шестого.

Внезапно из-за поворота со свистом и рёвом выехал знакомый состав и, скрежеща тормозами, подкатил к платформе. Этот поезд я ни с чем не спутаю! «Синяя комета»!

«На второй путь прибыл поезд до Чикаго. Отправление в семнадцать ноль четыре», — объявил голос из громкоговорителя.

Я подбежал к вагонам. Я знал каждый вагон этого поезда, каждое перильце, каждую табличку. Но тут всё было не игрушечное, а большое и стальное. Настоящая «Синяя комета». До Чикаго. Локомотив не попыхивал дымком из шарика, а выпускал клубы настоящего густого пара. Шатуны огромных стальных колёс были покрыты горячей от трения смазкой, густой и чёрной, и припорошены песком. На стекле кабины по углам поблёскивал иней. Прозвучал сигнал к отправлению — оглушительный, пронзительный.

— Отъезжающие! По вагонам! — объявил кондуктор. Медные пуговицы на его форме завораживающе блестели в дверном проёме, над ступенями вагона. Красная фуражка была так красива — глаз не отвести.

Я вбежал в первый после паровоза вагон, он назывался «Вестфалия», и нашёл себе место у окна.

— Предъявите билеты! — провозгласил с порога контролёр.

Я отчаянно рылся в тонком кошельке из кожзаменителя, который мне подарили на именины в воскресной школе при церкви Пресвятой Девы Марии Скорбящей.

Кошельки для мальчиков обычно украшала вышивка, сделанная суровой ниткой: силуэт ковбоя. Кондуктор не сводил глаз с кошелька. Я быстро пролистал пачку билетиков, стянутую резинкой, и нашёл те, что пришли в коробке вместе с «Синей кометой». Ага, попробуем вот этот! Я протянул кондуктору билет с тёмно-синей с серебром надписью: «СИНЯЯ КОМЕТА — школьный».

Протянул и затаил дыхание. Сейчас он рассмеётся и выгонит меня из поезда. Но кондуктор спокойно проштамповал билет и сунул его в специальную ячейку за моим сиденьем. Потом спросил:

— До Чикаго едешь, сынок?

Куда же я еду? Неужели мой план, который, в сущности, был не планом, а просто мечтой, сработает? Вдруг я всё-таки еду сейчас не домой, не в Кейро, не к тёте Кармен и её рыбным запеканкам? Могу ли я надеяться, что с «Синей кометы» можно пересесть на другой поезд, на третий?..

— Я еду в Калифорнию, — ответил я спокойно, чуть растягивая слова. — Папа будет встречать меня в Лос-Анджелесе.

Кондуктор кивнул, словно я не сообщил ему ничего из ряда вон выходящего.

— Тогда тебе предстоит пересадка, сынок, — сказал он. — Сейчас поедешь до вокзала Дирборн, до Чикаго. На пересадку у тебя всего пятнадцать минут. Так что, не теряй времени, иди на девятый путь, к экспрессу «Золотой штат». Найти несложно: там большая надпись Линия «Рок-Айленд». Экспресс отходит в семь часов девять минут. Запомни: девятнадцать ноль девять, секунда в секунду.

Кондуктор перешёл к следующему пассажиру. Машинист снова дал свисток, и поезд тронулся. Несколько минут я просто смотрел в правое окно и любовался пологими песчаными холмами Индианы. Потом пошли закопчённые здания — цеха на задворках заводов и фабрик.

На следующей остановке, «Гэри», в вагон вошла пожилая дама и, приветливо улыбнувшись, села рядом со мной. Она чем-то напоминала миссис Олдерби.

— Молодой человек, — обратилась она ко мне спустя некоторое время.

— Да, мэм?

— Наверно, это не моё дело, но левая щека у вас измазана чем-то зелёным.

Я поднёс ладонь к щеке. Так и есть, вечнозелёная трава прерии, что в штате Небраска. Точнее, в штате Небраска на макете Петтишанкса. Я быстро стёр зелёную пыль.

Стряхнуть её на пол я не осмелился — вдруг даме это не понравится и она пожалуется кондуктору? Поэтому я сунул руку в карман рубашки и обтёр её там о ткань. А дама достала из сумочки носовой платок и смахнула с моего лица остатки искусственной травы.

— Вот теперь, дружок, ты выглядишь очень славно, — сказала она и извлекла из сумочки вязанье.

Я откинулся на обтянутую синим плюшем спинку сиденья и вздохнул. Глубоко и горько. Я пытался вспомнить всё, что произошло в банке, восстановить в памяти всю цепочку событий. Из-за натянутых на головы шёлковых чулок я не разглядел лиц грабителей: они представлялись мне плоскими блинами. Детали ограбления выветрились из памяти, словно клочья облаков. Преступники снимали маски хоть на миг? Они обращались друг к другу по имени? Я прикрыл глаза и слегка выпятил подбородок, мне так легче сосредоточиться… Нет, не помню. Мысль ускользает — угрём, ужом из рук.

За окном нёсшегося на всех парах поезда мелькали крыши и фабричные трубы. Из труб поднимался грязный дым. Сажа вылетала и кружила над городом Гэри чёрной метелью, затмевая небо.

Давай, Оскар, держись, — велел я себе. — Надейся и читай «Отче наш».

Трудно сказать, где в нашем странном мире таится Бог, но, где бы Он ни был, я обращался к Нему совершенно искренне. Ведь я каким-то чудом оказался в поезде, и теперь еду к папе! Больше я ничего не знал и не понимал, но я ехал к папе, и мне этого было довольно. Впереди показались огни огромного величественного города, обрамлявшие полукружье озера Мичиган. Я еду в Чикаго. А оттуда отправлюсь в Лос-Анджелес.

Кондуктор не ошибся: экспресс «Золотой штат» стоял под парами на девятом пути. Добравшись до вагона, я вдруг понял, что чувствую себя не очень-то хорошо, и, войдя в первое попавшееся купе, забрался на верхнюю полку, даже не сняв одежды и обуви. В висках у меня стучало. Голова была как котёл. Нет, как огромный, набитый ватой арбуз. Не скажу, что у меня что-то конкретно болело. Я не поранился и не ушибся. Но всё тело ныло, будто подверглось какому-то безумному, неестественному испытанию.

Где-то вдалеке, через шесть вагонов от меня, пронзительно засвистел тепловоз. Я почувствовал, как заурчали-заскрипели шестерни и валы, заклацали сцепки, и тяжёлые вагоны, один за другим, потянулись за тронувшимся с места локомотивом. Как ни старался, я не мог оторвать свинцовую голову от подушки, не мог открыть глаз. По коридору прошёл проводник. Он энергично стучал в каждое купе и сообщал: