Тут Степан задумался, припоминая, что еще услышал. Я терпеливо ждала.

– Ну да, самое главное! Вот тут тетю нашли убитой! В гостиной, в кресле, оно вот здесь стоит, – ткнул он карандашом в план. – Дворник говорит, что кровищи натекло жуткое дело! Сидит она, стало быть, как живая, а под креслом «море разливанное кровищи».

– А он нож не рассмотрел?

– Не рассмотрел, – печально вздохнул мой помощник. – Его как раз про это спрашивал возница, а он говорит, то ли не было ножа, то ли убитая, рану свою прикрывая, и нож руками да халатом скрыла. Но крови было, жуть!

Я подумала, объяснять или нет Степану, что раз его знакомый Васька про кровь ничего не сказал, стало быть, ее в квартире Пискарева почти и не было. Оттого, что кинжал в теле оставлен был, и оттого, что удар был нанесен точно в сердце, хоть и со спины. А бедной Людмиле Станиславовне не так повезло, удар был нанесен не слишком умело, скорей всего, не один удар. И умерла она не сразу, а некоторое время спустя от потери крови. Решила, что не стану об этом говорить, мне самой про это думать тяжело и неприятно, а Степану это и вовсе лучше не знать.

– Еще слышал, что горничная их, Елизаветой зовут, пыталась шашни с сыном убитой завести. Ее чуть было не уволили. Но сын сам тогда с матерью поругался и уехал куда-то далеко.

– В Томск он уехал, в Сибирь, – подсказала я.

– Да вы, наверное, все без меня знаете, а я-то старался, – расстроился Степан.

– Про это мне Михаил Юрьевич сказал, а вот про все остальное только сейчас от вас, Степан, и узнала. Не зря вы старались. Очень ценные сведения. Рассказывайте дальше.

– Да я уже все рассказал.

– Хорошо. Сами вы что об этом думаете?

– Да я вот думаю, что эта Елизавета и убила тетю Михаила Юрьевича.

Я смеяться не стала, а попросила объяснить, как он до такого соображения додумался.

– Ну как? Я еще сам видел и слышал, как эта Елизавета и с Михаилом Юрьевичем пыталась шашни заводить.

– Это как?

– Ну она нам чаю приносила, а как принесла, вроде бы случайно к нему прислонилась да замерла, а после вот так ушла.

Степан вскочил со стула и показал, как горничная уходила, покачивая бедрами. Тут уж я не выдержала и засмеялась.

– Вы уж не обижайтесь, Степан, я не над вашими словами смеюсь, а над тем, как вы горничную показываете. Вы очень верно поняли, что она Михаила Юрьевича пыталась соблазнить.

– Да чего там соблазнить? – возмутился Степан. – Шашни она пыталась с ним завести!

– Это одно и то же, – терпеливо объяснила я. – Почти. А что в том случае Михаил Юрьевич сделал, как себя повел?

– Ну, Елизавета в дверях еще обернулась и заулыбалась во весь рот. Михаил Юрьевич ей тоже вроде улыбнулся, но вот этак.

Степан осклабился, изображая улыбку, какая бывает у человека, целиком кушающего лимон.

– А после пробурчал себе под нос: «Дура!» Тихо, но я по губам догадался.

– Ну а Людмила Станиславовна тут при чем? Зачем Елизавете ее убивать?

– А Людмила Станиславовна проведала про ее шашни и решила окончательно выгнать. То с одним мужчиной, то с другим, да прямо у нее в доме! А та рассердилась и бац ножом!

Степан раздухарился и даже на слове «бац» кулаком по столу стукнул.

– Да зачем же?

– Чтобы места не лишиться!

– Так она же его лишилась! Хозяйка убита, а Михаил Юрьевич в тюрьме. Не у кого ей сейчас служить.

– Так приедет сын, и снова она служить у них станет. Может, он ее в жены возьмет.

– Хорошо. Не слишком убедительно, но логика присутствует. Только я забыла сказать, что, перед тем как Людмилу Станиславовну мертвой нашли, соседи шум слышали и крики. Один голос мужским был, второй женским. Потому Михаила Юрьевича и арестовали.

– А его разве не за Пискарева арестовали?

– За обоих, – не стала я вдаваться в подробности.

– Вот те раз!

Я стала расхваливать Степана за проделанную работу, но он крепко о чем-то задумался и не особо реагировал на мои похвалы. А я взяла себе на заметку разузнать что-нибудь про горничную. Не потому что подозревала ее в убийстве, нет. Но как-то, пока неясно как, она могла быть причастна к нему. Или из обиды могла как-то оговорить Михаила Юрьевича, не ответившего ей взаимностью, а ведь если это так, то важно заранее знать, была ли обида и как горничная к ней отнеслась.

Но куда больше меня взволновал кинжал, который мальчик Васька видел в спине убитого соседа. Особенно рисунок на нем. Потому что рисунок этот был символом еще одного тайного общества – ордена розенкрейцеров или ордена Розы и Креста.

13

Петр Александрович Макаров, молодой человек шестнадцати лет, учащийся восьмого класса первой ступени [32] первой мужской городской гимназии губернского города Томска, что расположился в самой середке Сибири, да и Российской империи в целом, сын томского градоначальника и лучший друг Дарьи Бестужевой, соратник по ее расследованиям нескольких загадочных убийств, получив от Даши телеграмму, почти и не удивился тому, что в ней было сказано. Он уже смирился с тем, что с некоторых пор всякие загадочные события преступного характера происходят именно рядом с ними. Точнее, рядом с Дашей, ну а значит, что и с ним. Пусть он находится в Сибири, а Даша едет в вагоне по Великому железному пути или, вот как сейчас, проживает в Москве. Все равно она для него рядом, и все, что вокруг нее происходит, тоже становится близким.

Задание не показалось ему сложным – навести справки о проживавшем недавно в его городе, а ныне убитом аж в самой Москве человеке, штука не сложная. Жаль, что телеграмма пришла уже вечером, а не в обед, а то он бы успел многое сделать уже сегодня. Но придется завтра отсидеть уроки в гимназии и лишь после заняться сыском. Правда, заодно можно и продумать, как действовать, пусть план у него и родился сразу, даже думать специально не пришлось.

На следующий день, не заходя домой, хоть крюк был бы совершенно незначителен, Петя отправился в университет. Для этого ему пришлось пересечь Новособорную площадь, ну и еще шагов двести протопать. Там он прямиком обратился в деканат юридического факультета. Секретарь, понятное дело, поинтересовался, по какой надобности спрашивают адрес их студента.

– Я являюсь членом правления «Комиссии по содействию народным развлечениям». Господин Пискарев участвовал в одном из наших мероприятий и брал у нас книгу. Но уехал поспешно и забыл вернуть. Да и мы летом в ней не нуждались, вот и ждали, когда вернется. А он все не возвращается.

Участие в «Комиссии», устав которой был утвержден на Высочайшем уровне, прекрасно себя зарекомендовавшей в городе, вызывало уважение. А слова об отъезде Пискарева давали понять, что Петя в курсе его дел и что как минимум с ним знаком.