— Да нет, вот она, — сказал папа, сверяясь со схемой, нарисованной соседом.
Впереди стоял огромный валун, от которого разбегались три дороги. На валуне древнерусскими буквами было написано:
Направо пойдёшь — женату быти,
налево пойдёшь — коня потеряти,
прямо пойдёшь — убиту быти…
— Нам прямо, — бодро сказал папа. — Там у нашего соседа рабочее место.
— Слушай, тут и другие надписи есть, — обнаружила Леська, обследуя валун.
Иван-царевич — дурак!
Здесь был Дмитрий-царевич
Иван + Василиса = любовь
— Тут еще что-то такое древнерусское, что и не пойму… — развела руками Леська.
— И не надо, — поволок Леську от камня папа. — Нельзя читать надписи на заборах и… э-э-э, на камнях, наверное, тоже. Ага, вот и пришли.
На милом пригорочке, заросшем лютиками, под берёзой стоял большой камень, вроде того, с надписями, но плоский и даже с сиденьем. Леська подскочила поближе — так и есть, к камню длинным ржавым гвоздём прибита подушка, чтобы людоед не простудил этого самого, на чём он работает. Рядом стоял небольшой столик, накрытый скатертью, на нём валялись нож, вилка, ложка, оловянная миска и кружка. Вообще—то Леська в жизни не видела оловянных мисок, но решила, что именно такие они и есть. Явно не «Цептер».
— Ладно, — сказал папа, садясь на подушку. — Начнём работать.
И достал принесённую с собой газету. А Леська пошла собирать землянику в соседнюю рощицу. Рабочий день начался.
Собирая землянику, Леська несколько увлеклась, и шум услышала не сразу. А когда услышала, то поняла, что пропустила что—то интересное, и рванула назад к папе. Он стоял на своём пригорочке и яростно орал:
— Кыш! Брысь! Пошёл вон!
Перед ним стоял молодой человек и с интересом слушал эти крики. Молодой человек был весьма декоративен: железная шапка, железная рубаха—кольчуга, на руках и ногах — железные вставочки с оборочками…
Почти трансформер. Или боевой робот из мультика. Леська, конечно, знала, что это такой древнерусский военный мундир. Его раньше взаправду носили, а теперь только в сказках.
Наконец папа утомился и умолк.
— Тут раньше другой людоед работал, — подал голос молодой человек в кольчуге.
— Ишь, какой наблюдательный, — фыркнул папа. — Я за него. Он на больничном.
— Ладно, мы, царевичи, люди простые, без капризов. Хоть он, хоть ты. Ешь.
— Что есть? — удивился папа.
— Меня, — объяснил царевич и слегка зевнул.
Папа немного замялся, и Леся пришла к нему на помощь:
— Подожди, дорогой, несу, несу, — нежно промурлыкала Леся и протянула кружку земляники. — Не ешь его без приправы, у тебя заворот кишок будет. Кардамону, к сожалению, нет, кончился, вот я землянику набрала.
— Что?! — страшным голосом рявкнул сообразительный папа. — Как нет кардамону?
— Был, да весь вышел, — развела Леська руками.
— Не буду без кардамону, — решительно сказал папа. — Не тот букет. Ну, что стоишь, как пень? Кардамон весь вышел, и ты иди. Повезло тебе, не съеденным уйдёшь.
Но царевич не уходил. Он помялся—помялся, а потом на цыпочках подошёл к папе и спросил его что—то на ухо. Папа посмотрел на него и грустно сказал:
— Молодой человек, мне стыдно за вас…
Царевич покраснел и быстро зашагал с холма. Почти побежал.
— Что он такое тебе сказал? — пристала Леська. — Почему тебе за него стыдно?
— Он спросил меня, кто такой Кардамон и куда он вышел, — фыркнул папа.
Пожалуй, с первым претендентом на съедение они справились неплохо.
Движение на дороге было довольно оживлённым. Не успел Иван—царевич растаять вдали, как показалась пыль от скачущего верхом Василия—царевича. Папа обвязал голову лесиной косыночкой и изобразил зубную боль, а на случай, если Василий—царевич окажется совсем тупым, он пояснил:
— Жуб болит. Шпасу нет.
— Ишь ты, — посочувствовал Василий—царевич. — И давно маешься?
— Шо вчерашнего, — прошамкал папа. — Кишка предыдущего царевича между жубами жаштряла, вот жуб и болит.
— Да что ты! — разволновался царевич. — Да у тебя же заражение крови начнётся! Открывай рот, я вытащу, что там застряло.
Папа хотел возразить и опрометчиво открыл рот, чтобы сказать: «Спасибо, не надо», но Василий-царевич засунул в открытый рот свой меч и начал там шуровать. Папа в ужасе замычал, но Василий-царевич осек:
— Стой спокойно, а то язык нечаянно отрежу. Меч острый. Или тебе щитом по кумполу дать вместо наркоза?
Папа замер, боясь пошевелиться. Пора было Леське прийти на помощь. Она на цыпочках подкралась к царевичу и завопила что было сил:
— Вот он! Вот он! Вылетел!
Василий-царевич от неожиданности вздрогнул так, что разрезал бы папу пополам, но, к счастью, папа вздрогнул синхронно, и они подскочили одновременно, как в балете.
— Ура! — опять заорала Леся. — Операция увенчалась успехом!
Василий-царевич нехотя вытащил меч из папиного рта.
— Что—то я не видел, как он выскочил, — подозрительно сказал он.
— Выскочил—выскочил, — подтвердил папа. — Больше ничего не болит. Спасибо за помощь. Хотел бы я оказать тебе когда-нибудь такую же услугу. Ух, я бы тебя…
— Это был мой долг, — серьёзно сказал Василий-царевич. — А теперь ешь меня.
— Ну уж дудки, — обрадовался папа. — После лечения зубов два часа есть нельзя. Если хочешь, жди два часа.
— Недосуг мне, — вздохнул Василий-царевич. — И так задержался. Ты уж извини, друг.
Вскочил на коня и уехал.
— Не буду я больше зубную боль изображать, — поёжился папа и отдал Лесе косыночку. — Небезопасно. А тебе спасибо, выручила. Все-таки от детей иногда и польза бывает…
«Я вообще очень полезная, — подумала Леська. — Я еще докажу, на что я способна».
После Василия-царевича народ повалил валом. Стройными первомайскими колоннами шли Дмитрии-царевичи, Афанасии-царевичи, Симеоны-царевичи, как поодиночке, так и с Еленами Прекрасными, Василисами Премудрыми и Варварами-красами-длинными-косами.
Папа лежал на вершине холма и громко стонал, изображая боли в животе от съедания недоброкачественного царевича. Все подходили, сочувствовали и уходили несъеденными. К полудню толпа начала спадать.
— Всё, — вскочил папа, когда дорога опустела. — Честно отработали, пора и перекусить.