Кипер приветливо развернул салфетку, вытер каплю кофе, упавшую на столик.
- Ее мать тоже не знала время считать никогда. Я учился ждать всю жизнь. Умею очень хорошо. Нет гнева, нет скучать. Время притечет само. Как река.
- Можно только позавидовать, - сказал Кипер. - В Америке так не умеют. Нетерпение жжет. Вы могли бы открыть курсы "Теория и практика ожидания". Я первый запишусь к вам.
- Старый человек умеет лучше терпеть. Молодой - нет. Почему? Молодой - вся жизнь вперед, много времен. Зачем жалеть? Старый должен жалеть каждую минуту, оставалось мало так.
- Может быть, это потому, что молодые всегда влюблены. Или мечтают влюбиться. И тогда каждый пустой день без любви - как грабеж. Под вечер хочется кричать: "Не отдам!" От этого молодые могут набедокурить без всякой причины. Особенно по вечерам. На шоссе обгоняют тебя так, будто у них не машина, а самолет. Вжих! Вжих! И понимаешь: гонятся за ушедшим днем. Надеются еще что-то успеть, поймать.
- Моя дочь бедокурила один раз. Была арестовать. За водяной цветок. Большой парк, большое озеро. Она сорвала водяной цветок и вставляла на волоса. Но страж говорил, что нельзя. Что народов много, чем цветов. Каждый вставлять на волоса, озеро станет пустой. Без всей красоты. Дочь платила штраф.
- Однажды я был влюблен в замужнюю женщину. Мне было уже за тридцать. Я не гнался и не спешил. Но все равно был неосторожен. Не сразу понял, что произошло. Просто после первой же встречи в душе остался такой острый след. Не мысль о ней, не ожидание ее, не воспоминание - просто след. Как порез. Но не болел, а наоборот. В английском есть много парных слов: холодно-горячо, сладко-горько, быстро-медленно. А к слову "больно" пары нет. "Приятно"? Нет, звучит слабовато. Ближе всего: это был порез счастья. И он делался глубже с каждой встречей. А без встреч зарастал. Я рвался увидеть ее снова и снова. Чтобы углубить свой порез счастья. И терпеть от встречи до встречи делалось все труднее.
- Моя дочь не имеет мужа. Только мальчик-друг. Номер не первый. Наверное, четыре. Но никогда вместе. Сначала один, потом другой. Два сразу будет позор. "Одурачить" - так? Нельзя. Дочь хочет правила. Только свои. Мои правила давняя старина.
- Женщина, в которую я влюбился, не хотела огорчать мужа. Но по-настоящему она боялась только одного: чтобы про нас не узнал ее сын. Хороший мальчик, ему уже пятнадцать. Не маленький - видел много откровенных фильмов, журналов. Но она страшно боится поранить его. Первый сын у нее умер в младенчестве. Поэтому она так оберегает второго. Сама она потеряла родителей рано, росла с отчимом. Кажется, он был не очень хороший человек. Она не хотела выходить второй раз замуж. Боялась устроить сыну такую же судьбу. Но, похоже, ее новый муж с детьми очень добр.
- Дети - большая власть. Мы у них - пленники любви. Они - нет. Только если они немножко нас любить. Вы иметь своих?
- Нет. Мы с женой все собирались, обсуждали. Мы оба считали, что это эгоизм - родить ребенка просто потому, что очень хочется. Нужно сначала выстроить для него пристойное гнездо. Как птицы. Предусмотрительность на птичьем уровне. И так долго обсуждали, что в конце концов развелись. Птицам-то просто - им развод не грозит.
- Я знал одна пара в Израиль. Разводились три раза. В Израиле развод недорогой. Потом снова женились. Брачное свидетельство на стенках висеть в рамках. Числом три. Сейчас имеют взрослый сын, адвокат. Будет помогать их четвертый развод. Сыну платить нет. Хорошо, деньги сберегать.
- Моя возлюбленная работает с растениями. Помогает одному профессору в местном университете. Неполный рабочий день, но так ей даже лучше. Остается время на семью, детей. В лаборатории изучают язык цветов. Она рассказывает невероятные вещи. Уверяет, что растения испытывают страх, боль, реагируют на опасность, любят музыку. Большинство цветов любят классику, желательно восемнадцатый век. Но некоторые - например, цикламены - предпочитают ритмичный джаз. Недавно был поставлен такой опыт: к листьям филодендрона прикрепили датчики, измеряющие электрические токи на поверхности. Такие используют в детекторе лжи. Наше волнение отражается на степени влажности кожи, меняет электрическую проводимость. То же и у растений. Записывающий прибор чертил ровную линию, до тех пор пока профессор не зажег спичку рядом с цветком. Тут линия дала резкий скачок. Можно подумать, что филодендрон "закричал" от страха.
Старик недоверчиво покачал головой. Темные пятнышки на его лице и руках были похожи на несмываемые островки загара двадцатилетней давности. За окном служащий "Крогера" прокатил дребезжащий поезд колясок.
- Моя возлюбленная очень нежна со своими подопечными. Она разговаривает с цветами, напевает им песенки. Прикрепляя разные датчики к стеблям и листьям, просит потерпеть. Но странная вещь: из-за этой работы она стала слегка презирать людей. Или не так - не презирает, но смотрит всегда чуть насмешливо. Наши главные, самые сильные чувства - страх, голод, сластолюбие - не вызывают у нее большого почтения. "Оставим это цветам", - говорит она. Она ценит только то, что растениям недоступно. Гордость и стыд, любовь и ненависть, сострадание и гнев - такие вещи. И это нелегко. То есть эти чувства не всегда живут в душе. Или живут слабенькие, полусонные. И тогда в ее взгляде или усмешке мелькает тень презрения. И это ранит. Оставляет порез - но уже не счастья, а боли. Который кровоточит.
Кипер вдруг подумал, что это в первый раз он так ясно и открыто уложил в слова что-то очень важное про Долли. И это удалось ему лишь в надежде на то, что старик ничего не поймет. И лучше бы здесь остановиться, провести черту. Но провести черту не было сил. Его несло, как с ледяной горы.
- Я продолжаю... Обстоятельства не позволяют нам встречаться слишком часто. Она соглашается на встречи только днем, пока сын не вернулся из школы. Но днем в моем доме нельзя из-за моей бывшей жены. Так уж вышло - при разводе она уговорила меня, чтобы за ней остался приемный кабинет, который она устроила в нашем доме. Она психиатр, у нее много пациентов в нашем городке, и ей нелегко было бы начинать с нуля в том городе, где она теперь живет с новым мужем. Мы остались друзьями, мне не хотелось огорчать ее. Ее арендная плата примерно равна алиментам, которые я должен ей выплачивать по условиям развода. Все равно я целый день на работе, иногда допоздна. Пусть пользуется, решил я. В кабинет ведет отдельный боковой вход, там есть своя ванная, туалет - мы не помешаем друг другу. Так мне казалось. Но теперь все осложнилось. Моя возлюбленная отказывается приезжать ко мне в те часы, когда жена - то есть бывшая жена - принимает пациентов в своем кабинете. "Мне будет казаться, говорит она, - что твоя Полина может в любой момент войти и подвергнуть нас психоанализу".
- Психоанализ иметь большая власть. Особенно в Америке и Европе. Но не всякая страна. Католик не нужно. Он идет на исповедь у священник. Православный тоже. Но если исповедь нет, тогда - да. Тогда человек пойдет искать - как это? - шринк, да? Очень надо говорить вся правда про себя. Хотя иногда.
- Я продолжаю... Бывают, правда, дни, когда мою бывшую жену вызывают в суд, в качестве эксперта. Дать показания о вменяемости подсудимого или о его психологических травмах, которые привели к преступлению. Но даже это не помогает. "Пойми, я не могу заранее планировать такие вещи, - говорит моя возлюбленная. - Тоска по тебе загорается и гаснет, не спрашивая меня. Ты нужен мне в тот момент, когда она печет мне сердце. Только тогда я могу прыгнуть в машину и мчаться к тебе и делать с тобой все, что я так бесстыдно, страстно, ненасытно люблю с тобой делать. А без этой тоски, без этой тяги к тебе заранее получив назначение на определенный день и час - тьфу, как на прием! да я бы умерла от стыда и отвращения к себе".