Но тут последний разбойник скрылся за скалами, и Тревельян услышал голос Шри-Кора:
– Конец! Поднимайтесь, лодыри! Эй, Харни! Можно отпустить рапсода.
Он вылез из-под телеги и огляделся. Павшие воины вставали, отряхивали пыль, пересмеивались; стоны смолкли, и ни единого трупа, ни единой капли крови не замечалось на земле и среди глыб по обочинам дороги. Возы были очищены полностью, а из шести лошадей при каждом оставалось две – вполне достаточно, чтобы стащить телеги вниз. Возницы, ругаясь и щелкая бичами, уже начали разворачивать крайний воз, и не было сомнений, что караван сейчас отправится обратно.
– Ну как? Понравилось? – Тревельян обернулся – за его спиной с лукавой улыбкой стоял Шри-Кор и протягивал арбалет. – Надеюсь, боги послали тебе вдохновение, и ты сложишь песню о великой битве в урочище… Духи бездны! Все забываю название этой дыры! Ну, можешь придумать любое. Кровавая Задница подойдет?
– Лучше ущелье Брехунов, – сказал Тревельян, посматривая на пустые возы. – Не объяснишь ли, мой господин, что все это значит?
Туан пожал плечами:
– Разбойничьему племени тоже надо жить, а горы тут суровы и бесплодны. Мы подкармливаем этих злодеев, и за это они не спускаются к нижней дороге и никого не беспокоят. Так повелел достойный Сирам-Харт, правитель этого края, и так делали его отец, и дед, и многие поколения предков. Древняя мудрость гласит: если не хочешь, чтобы дикий тарль задрал быка, брось ему на съедение птицу.
– А драка к чему?
– Люди тут гордые и желают брать добычу с боя. Ну, пусть… Для солдат развлечение и полезный урок – никого не убить, не ранить и обойтись без синяков. Если кого и огреют дубиной, то он не в обиде. Ты ведь не стал бы сердиться на мальчишку-сорванца?
– И все же я не понимаю, – промолвил Тревельян. – Если разбойники не настоящие, отчего бы не переселить их? Если не хотят пахать и сеять, так есть в Онинда-Ро дремучие леса, богатые зверьем, а к тому же…
Рот туана растянулся до ушей.
– Ты пришлый человек, Тен-Урхи, и потому не понимаешь, а я из этих мест. Представь: нигде, ни на востоке, ни на западе, ни даже в Семи Провинциях нет разбойников, а у нас есть! Это не меньшее чудо, чем копи в Пейтахе, где добывают серебро, или остров, откуда Светлый Дом правит всеми землями. Чем еще мы можем похвастать? Онинда-Ро – страна небогатая…
Зов возничего, который пытался развернуть телегу, прервал их разговор:
– Мой господин! С колесницей-то что делать? С той, в которой ехал рапсод?
Нехорошее предчувствие, возникшее у Тревельяна, тут же подтвердилось: его экипаж стоял посреди дороги, в нем валялся мешок с лютней и прочим имуществом и плащ, в который были завернуты седло и стремена. Что до Даута, то его и след простыл.
– Дети пацев! – выругался Тревельян. – Они украли моего коня!
Шри-Кор выглядел смущенным. Сняв шлем, он почесал в затылке, хмыкнул и предложил:
– Я найду лошадь для твоей колесницы. Конечно, это будет не твой фейнландский конь, но ты можешь отправиться в столицу, в Мад Техен, и подать прошение господину нашему Сирам-Харту. Я готов подтвердить, что конь дорогой… Пятьдесят золотых тебя утешат?
– Ни пятьдесят, ни сто, ни даже тысяча, – ответил Тревельян. Еще бы! Даут был бесценен – единственный конь на всей планете, который ходил под седлом! – Вот что, Шри-Кор, пусть мою колесницу сдвинут на обочину и оставят здесь. Я наведаюсь к этим горцам-разбойникам. Или они вернут мне коня, или…
– В том-то и дело, что есть второе «или»! – воскликнул туан, хватая его за край накидки. – Я ведь не шутил, сказав, что люди они свирепые! Сбросят тебя со скалы, и кровь твоя будет на мне… Не ходи к ним, Тен-Урхи! Да и как ты их найдешь?
– Найду. – Тревельян отвел руку Шри-Кора, вытащил лютню из мешка и повесил на плечо. Потом сказал: – Не тревожься за меня. Второе «или» означает не мой полет со скал, а большие неприятности для этих мерзавцев. У них, наверное, есть вождь? Знаешь ли ты его имя?
– Я с ним не встречался, но слышал, что его зовут Лакасса. Не знаю, что за человек, но боюсь, что больше мы с тобой не увидимся. А жаль! Ты мне понравился, рапсод Тен-Урхи.
– Ты мне тоже, туан Шри-Кор. Да хранят тебя Трое!
Кивнув на прощание, Тревельян полез наверх по едва заметной тропинке, что тянулась по склону ущелья. Вскоре он перевалил за гребень, и телеги, лошади, солдаты и возницы исчезли внизу. Пропала и тропа. Теперь перед ним высился хаос остроконечных скал, рваных гранитных глыб величиною с дом и осыпей, свергавшихся с вершин утесов. Тут можно было пройти, без сомнения можно, раз горцы прошли с лошадьми и тяжелым грузом, но количество дорог исчислялось тремя десятками, и, вероятно, двадцать девять из них вели в тупики. Тревельян гадать не стал, а, закрыв глаза, сосредоточился и послал в пространство ментальный призыв. Вскоре над ним зашелестели крылья, и на плечо опустился Грей.
– Придется тебе поработать, малыш, – сказал Тревельян, скармливая зверьку горсть сушеных фруктов. – Видишь, Даута у нас увели… Ищи, где Даут! Найдешь, покажешь мне.
Грей взмыл в воздух, поднялся над скалами, сделал несколько плавных кругов, что-то высматривая на земле, потом скрылся, метнувшись вниз. Тревельян сел, откупорил фляжку, глотнул вина и принялся обдумывать, чем и как напугает горцев. Голопроектор в его лютне хранил пару десятков изображений, и самыми мерзкими являлись тиранозавр, чудовищный спрут и тварь под названием дикокрыс, полурастение-полуживотное с планеты Селла. Крыса он здесь еще не демонстрировал, уж больно жуткое было чудище. Это с одной стороны, а с другой, за конокрадство полагалась самая страшная кара. Остановившись на крысе, Тревельян проверил, что лазерный хлыст на месте, и отпил еще глоток. Тучи разошлись, выглянуло солнце, и стало жарковато.
Вернулся Грей, запищал, заметался, посылая ментальные импульсы тревоги. «Иду, иду», – буркнул Тревельян, поднимаясь и вешая флягу на пояс. Его крылатый проводник уверенно полетел к узкому проходу меж двух утесов, и там нашлась пропавшая тропа – кое-где в мелкой щебенке даже виднелись отпечатки подошв и копыт. Поблуждав в лабиринте среди нагретых солнцем глыб, Тревельян вышел на огромную гранитную плиту, одним краем повисшую над пропастью, а другим упиравшуюся в горный склон, где, кроме мха, росли жалкие деревья с искривленными стволами. Следы снова пропали, но Грей устремился вперед, вернулся минут через двадцать и показал дорогу. За плитой, выпиравшей из земли словно панцирь чудовищной черепахи, опять началось нагромождение скал, перемежавшихся с осыпями и трещинами, которые надо было то перепрыгивать, то обходить. Но Тревельян шел легко и быстро – путь, доступный лошадям, не требовал большого напряжения от выносливого человека. Дважды он замечал места, очень подходящие для засады, но сторожей там не было; один раз набрел на ключ, бивший из глубокой расселины, – вода в нем оказалась холодной, как кометное ядро в облаке Оорта.
Была середина времени Заката, когда Тревельян, проблуждав едва ли не пять часов, очутился на пологом горном склоне, где рос невысокий обглоданный кустарник и темнели отверстия нескольких пещер. В кустах бродили косматые анши, местный аналог коз, а у пещер, вокруг лошадей с мешками и бочонками, толпилась тьма народа – сотни, должно быть, полторы. Женщины, дети, мужчины… Кто разгружал животных, кто тащил в пещеры груз, а кто, на радостях, вышибал затычку из бочонка. Несколько мужчин окружили Даута – двое повисли на поводьях, пригибая голову коня к земле, остальные снимали с него поклажу, стараясь не подходить сзади. При виде этой сцены сердце Тревельяна возрадовалось.