Судорожно проглотив слюну и весь покрывшись потом, Клаг, помолчав, сказал:
— Так что, мои кредиты ни на что не годятся, Джек?
— Твои кредиты хороши. Любой кредит хорош. Но у тебя их нет. Ты даже не знаешь, что значит это слово. Кредит значит…
— Я знаю, — перебил его Клаг. — Это значит способность заплатить позднее за то, что куплено сейчас. Но если бы в моем распоряжении были эти пять сотен этой модели к осенним торгам…
— Разреши мне задать тебе вопрос.
— Конечно, Джек… Мистер Ланферман.
— Как своими странными мозгами ты представляешь себе рекламу этого?
Эта модель будет невероятно дорогой, особенно в розницу. Ты не сможешь продать ее ни одному покупателю ни в одном из самостоятельных универмагов.
Модель должна быть представлена в богатых семьях и выставлена в богатых магазинах. А это очень дорого.
— Хм, — сказал Клаг.
Тут вмешался Ларс.
— Клаг, можно и я спрошу тебя кое о чем?
— Мистер Ларс. — Клаг охотно протянул ему руку.
— Ты действительно считаешь, что военные игры являются подходящим, с точки зрения морали, продуктом для распространения среди детей? Ты можешь соотнести это со своей теорией «излечения пороков» современного…
— Ой, подождите! — взмолился Клаг, поднимая руку. — Подождите, мистер Ларс…
— Жду. — И он стал ждать.
— С помощью пленения ребенок осознает тщетность войны.
Ларс скептически взглянул на него. Да ни черта он не осознает, подумал он.
— Я действительно так считаю. — Голова Клага резко вскинулась вверх, затем опустилась, словно он сам себя убеждал в собственном утверждении. Послушайте, мистер Ларс, я знаю, в чем тут дело. В настоящий момент, я признаю это, моя фирма обанкротилась. Но у меня до сих пор есть кое–что в кубышке — в виде знаний. Я понимаю, и я вам сочувствую. Поверьте мне! Я действительно очень и очень сочувствую, но я просто не мог дольше мириться с тем, что вы делаете. Честно.
— А что я делаю?
— Я, в общем, имею в виду не совсем вас, мистер Ларс, хотя вы один из самых… — Клаг внезапно остановился, чтобы поточнее выразиться — теперь, когда он заполучил такую аудиторию. Для Клага, как заметил Ларс, аудитория состояла из количества людей больше нуля и старше двух лет от роду.
Богатого или простофилю Клаг мог одинаково уговаривать. Потому что то, что он делал, чего он хотел, было таким важным.
Пит Фрейд сказал:
— Сделай модель какой–нибудь простой игрушки, Клаг. — Он говорил очень мягко. — Что–нибудь, что самостоятельные универмаги могли бы реализовать за несколько монет. Может быть, с одной движущейся деталью. Ты бы сделал несколько тысяч для него, правда, Джек? Если бы он принес действительно простую модель?
Потом снова Клагу:
— Принеси мне разработки, и я построю тебе прототипы. И, может быть, добуду анализ затрат. — Обернувшись к Джеку, он быстро объяснил:
— В мое личное время, конечно же.
Вздохнув, Ланферман ответил:
— Можешь пользоваться нашими цехами. Но, пожалуйста, ради Бога, не гробь себя, пытаясь выручить этого парня. Клаг работал в игровом бизнесе и уже потерпел огромную неудачу, когда ты еще не закончил колледж. У него была куча возможностей, но он упустил все.
Клаг мрачно уставился в пол.
— Я один из самых–самых каких? — спросил его Ларс.
Не поднимая головы, Клаг ответил:
— Одна из самых живительных и конструктивных сил в нашем больном обществе. И вы, каких мало, никогда не должны страдать.
После приличествующей ситуации паузы Ларс, Пит Фрейд и Джек Ланферман зашлись от смеха.
— Ладно, — сказал Клаг. Как–то отрешенно, как побитая собака, безнадежно пожав плечами, он принялся собирать свои двенадцать крошечных солдатиков и цитадель–монитор. Он выглядел как никогда мрачным и потерянным. И было ясно, что он собирается уходить — что было для него весьма необычно. Такого еще никто не видывал и не слыхивал.
Ларс сказал:
— Пожалуйста, не пойми превратно нашу реакцию…
— Ее нельзя не понять, — произнес Клаг каким–то далеким голосом. Единственное, что вы все хотите услышать — что вы не потакаете больным наклонностям развращенного общества. Вам легче делать вид, что вы были куплены плохой системой.
— Никогда в жизни мне еще не приходилось слышать такой странной логики, — сказал искренне удивленный Джек Ланферман. — А тебе, Ларс?
Ларс сказал:
— По–моему, я знаю, что он имеет в виду, только он не может высказать это. Клаг хочет сказать, что раз мы вовлечены в мир разработки и внедрения оружия, то мы чувствуем, что должны относиться ко всему свысока… Это наш великий и необходимый долг, как говорится во Всеобщей книге молитв. Люди, которые разрабатывают и производят устройства, взрывающие других людей, должны быть циниками. А мы на самом деле любвеобильные.
— Да, — кивком подтвердил Клаг. — Именно так. Любовь является основой ваших жизней, всех вас троих. Вы все чувствуете ее, особенно вы, Ларс.
Сравните себя с этой ужасной полицией и военными агентствами, которые и являются настоящими и страшными действующими лицами власти. Сравните свою мотивацию, в частности, с КАСН, или ФБР, или КВБ, и ГБ. Их основа…
— Верхнее гастро–кишечное раздражение в основе моей жизни, — сказал Пит. — Особенно поздно вечером по субботам.
— А у меня колические неприятности, — сказал Джек.
— А у меня хроническое воспаление мочевого пузыря, — сказал Ларс. Бактерии постоянно продолжают формироваться, особенно когда я пью апельсиновый сок.
Клаг с грустью захлопнул свой чемодан с образцами.
— Ну что ж, мистер Ланферман… — сказал он, постепенно отходя и волоча за собой огромный груженый чемодан так, будто воздух медленно вытекал из него. — Я ценю ваше время.
Пит обратился к нему:
— Запомни, что я тебе сказал, Клаг. Предоставь мне что–нибудь с одной движущейся деталью, и я…
— Благодарю вас, — ответил Клаг и со смутным достоинством завернул за угол коридора. Он ушел.
— Совершенно сумасшедший, — помолчав, сказал Джек. — Погляди, что Пит предложил ему: свое время и умение. А я предложил ему использовать наши цеха. А он ушел. — Джек покачал головой. — Я этого не понимаю. Я действительно не понимаю, что заставляет этого парня двигаться. После всех этих лет.
— А мы действительно любвеобильны? — внезапно спросил Пит. — Я серьезно, мне надо знать. Ну, скажите же кто–нибудь.
Последнее, неопровержимое слово осталось за Ланферманом.
— А какая к черту разница? — сказал он.
И все–таки это имеет значение, думал Ларс, направляясь в сверхскоростном экспрессе из Сан–Франциско в Нью–Йорк, в свой офис.