Но наконец, под действием всего происходящего, Ларс окончательно проснулся и бросился в ванную.
Умывая лицо, он услышал, как один из полицейских обыденным голосом сказал ему:
— Сейчас летают уже три спутника.
— Три, — повторил Ларс, как слабоумный, разглядывая в зеркале свое заспанное помятое лицо. Волосы, как сухие водоросли, свешивались ему на лоб, и он машинально потянулся за расческой.
— Три спутника. Но третий отличается от предыдущих, как сообщают станции слежения.
— «Ежик»? — спросил Ларс.
— Нет, просто не такой. Это не мониторная установка. Не сборщик информации. Первые две занимались именно этим, теперь, наверное, они уже выполнили свою задачу.
— Они доказали, — произнес Ларс, — даже просто своим нахождением там, что мы не можем сбить их. — Никакое количество мудреного оборудования, запихнутого в эти спутники, не было необходимым, чтобы это доказать, они с таким же успехом могли быть полыми.
У полицейских были серые форменные пальто, бритые головы, и они напоминали чересчур аскетичных монахов. Они поднялись на крышу дома.
Стоящий справа от Ларса, краснолицый, сказал:
— Насколько нам известно, сегодня днем вы были в советском посольстве.
— Да, — подтвердил Ларс.
— Это письменное предписание, которое вы имеете…
— Оно просто запрещает им обращаться ко мне, — сказал он. — Я же могу разговаривать с ними. У них нет предписания.
— Ну, и вам повезло? — спросил его полицейский.
Это поставило его в тупик. Он задумался, не зная, что ответить.
Неужели этот любопытный хотел сказать, что люди из ФБР или ЦРУ знали, зачем он ходил к Каминскому? Наконец, когда они пересекали летное поле крыши, подходя к огромному правительственному кораблю знакомого класса истребителей с большим радиусом полета, Ларс сказал:
— Ну, он высказал свою точку зрения. Если это можно назвать «Повезло».
Хоппер поднялся. Нью–Йорк быстро остался позади, и теперь они летели над Атлантикой. Огоньки городов постепенно становились все меньше и меньше, пока не исчезли совсем. Ларс, оглядываясь назад, чувствовал волнующее, может, даже невротическое сожаление, он остро ощущал всепроникающую потерю. Потерю, которая ничем не сможет быть компенсирована, никогда.
— Что вы собираетесь предпринять? — спросил его полицейский, управлявший хоппером.
— Я произведу абсолютное, полное, всеобщее, утомительное, святошеское, безусловное впечатление, — сказал Ларс, — что я искренний, наивный, открытый, честный, правдивый, многословный, болтливый…
Один из полицейских бросил ему резко:
— Ты кретин — ведь наша жизнь поставлена на карту!
Ларс мрачно ответил ему:
— А ты — мошенник.
Полицейский, вернее, оба полицейских — кивнули.
— Так вот, вам должно быть известно, — сказал Ларс, — что я могу снабдить вас устройством, внедренным компонентом с системой управления в шестьдесят ступеней, которое будет зажигать ваши сигары и сочинять новые струнные квартеты Моцарта в переложении для фортепиано, в то время как другой внедренный компонент из какого–нибудь другого многосистемного комплекса будет подавать вам еду, даже разжевывать ее для вас, а при необходимости выплюнет все лишнее наружу, в устройство…
— Понятно, — протянул один из полицейских, обращаясь к другому, почему этих дизайнеров по оружию так сильно ненавидят. Они маги.
— Нет, — сказал Ларс, — вы ошибаетесь, это вовсе не то, что меня мучает. Хотите знать, что меня мучает? Сколько еще до Фэрфакса?
— Недолго, — одновременно ответили оба.
— Постараюсь успеть, — сказал Ларс. — Вот что меня гложет. Я неудачник в своей работе. И то, что она наносит ущерб человеку, просто пугает меня. Но мне платят, или по крайней мере платили до сих пор за то, что я был неудачником. Вот что было нужно!
— Вы думаете, Паудердрай, — сказал сидящий рядом с ним полицейский, что вам с Лилей Топчевой удастся сделать это? Прежде чем они… — он указал пальцем вверх, почти набожным жестом, как какой–нибудь древний землепашец, труды которого снова и снова сжигало небесное пламя,…сбросят, что у них там есть. То, что они устанавливают. Ведь спутники для каких–то расчетов. И когда они сбросят это, оно упадет непременно в том месте, куда им нужно? К примеру — это моя личная теория — они доведут Тихий океан до кипения и сварят нас, как мэнских омаров…
Ларс молчал.
— Он не собирается ничего говорить. — Полицейский за пультом управления говорил непонятным, странным тоном. В нем слышались и злость, и печаль. Как маленький мальчик, и Ларс невольно проникся симпатией к нему.
Должно быть, временами и ему случалось говорить вот так.
Ларс сказал:
— В советском посольстве мне сказали напрямую, что если Лиля и я вернемся ни с чем или только с каким–нибудь псевдооружием, то тем самым мы сократим наши жизни на несколько десятков лет. И они действительно сделают это. Если только вы их не опередите.
Ведущий хоппер полицейский спокойно согласился:
— Мы и будем первыми. Потому что мы ближе. Но не прямо сейчас, еще будет подходящий момент.
— Вам приказали? — с любопытством спросил Ларс. — Или это ваша личная идея?
Ответа не последовало.
— Вы оба не можете убить меня. — Ларс, без особого успеха, старался сказать это и убедительно, и беззаботно. Первое ему явно не удалось, а второе не понравилось слушателям. — А может, и можете. — Затем добавил: Святой Павел говорил, что человек может родиться снова. Он может умереть, а потом возвратиться к жизни. Таким образом, если человек может дважды родиться, то почему он не может быть дважды убит?..
— В вашем случае, — сказал полицейский рядом с ним, — это не будет убийством.
Он не стал расшифровывать, что же это будет в этом случае. Возможно, подумал Ларс, это нельзя высказать словами. Он ощущал тяжесть их ненависти, их страха, всего вместе, и в то же время их доверия. У них все еще была надежда, как и у Каминского. Они годами платили ему, чтобы он не производил гениального смертоносного прибора. И теперь все с той же абсолютной наивностью все же цеплялись за его рубашку, умоляя, как обычно, — и все же с плохо скрываемым подтекстом угрозы. Убийства — в случае, если его ждет провал.
Он внезапно многое понял об обществе мошенников. Многое из того, чего не понимал столько лет.
То, что они знали всю подноготную, все сенсационные новости, не сделало их жизнь более легкой. Так же, как и он, они все еще страдали. Они не надували паруса во всю мощь, Хубрисом, как кто–то сказал ему.
Узнав, что происходит на самом деле, они попали в неловкое положение, и по той же причине, по которой незнание позволяло всей массе, всем простофилям спокойно спать. Слишком большая ноша, полностью оформившаяся, полная ответственности, лежала на мошенниках… даже на этих двух ничтожествах, этих полицейских. Плюс всей их когорте, которая сейчас в его квартире распихивала все его плащи, рубашки, туфли, галстуки и нижнее белье по коробкам и чемоданам.