Ларс сидел за кухонным столом, уставившись в свою миску с остывающими хлопьями, когда Лиля внезапно вернулась. Протягивая что–то ему.
Он протянул руку, взял у нее таблетки, положил их в карман своей пижамы.
— Хорошо, — сказала Лиля. — Решено. Теперь я могу одеться и приготовиться к рабочему дню. Поговорю, наверное, в советском посольстве.
Как зовут того человека? Керенский?
— Каминский. Он самая крупная шишка в посольстве.
— Я узнаю у него, могут ли они взять меня обратно. У них есть какие–то идиоты в Булганинграде, которых они используют как медиумов. Но они совсем никуда не годятся — по сведениям КАСН. — Она помолчала. — Но, конечно, это будет не так, как было. Старое уже не вернешь.
Он держал на ладони три таблетки формофана и разглядывал высокий стакан с холодным томатным соком на столе перед собой. Он пытался представить себе, как будто это было возможно, как это будет: принять эти таблетки здесь и сейчас. Пока она, девушка в спальне, независимо от того, как ее звали, одевается для предстоящего дня…
Пока она оденется, он умрет. Это просто для человека с его способностью воображать — представить себе такую сцену.
На пороге двери в спальню показалась Лиля, в серой шерстяной юбке и лифчике, босая. Она сказала:
— Если ты сделаешь это, я не буду горевать и болтаться без дела сорок лет, ожидая этого Б.Г.В., чтобы вернуться назад в то время, когда ты был жив. Я хочу, чтобы ты знал это наверняка, Ларс, прежде чем ты сделаешь это.
— Ясно.
Он не ожидал от нее такого. Значит, все равно. Это не имело значения.
Лиля, все еще стоявшая у двери и наблюдавшая за ним, снова заговорила:
— А может, и буду. — Ее тон, как ему показалось, был естественным.
Она искренне раздумывала, как будет чувствовать, на что это будет похоже.
— Я не знаю. Я думаю, это будет зависеть от того, возьмет ли меня обратно Нар–Восток. А если да, то какой будет моя жизнь там. Если будет, как тогда… — Лиля задумалась. — Я не смогу этом вынести и стану вспоминать, как это было с тобой. Наверное, буду, да, я думаю, я начну горевать о тебе, так же как и ты о ней. — Она настороженно взглянула на нем. Подумай об этом, прежде чем принять этот формофан.
Ларс кивнул в ответ. Об этом стоило подумать.
— Я действительно была счастлива здесь, — продолжала Лиля. — Это совсем не похоже на жизнь в Булганинграде. Та ужасная «классовая» квартира — ты никогда не видел ее, но она была жутко уродливая. Нар–Восток безвкусный мир.
Она направилась из спальни прямо к нему.
— Знаешь, что я тебе скажу? Я передумала. Если ты все еще хочешь, то я возглавлю парижский офис.
— Как это?
— А так, — спокойно сказала Лиля, — я сделаю именно то, что отказывалась делать. Я заменю ее. Не ради тебя, а ради себя, чтобы снова не очутиться в своей квартире в Булганинграде. — Она поколебалась, потом сказала:
— Чтобы не оказаться, как ты здесь, в пижаме с таблетками в руке, пытаясь решить, хочется ждать сорок лет или позаботиться об этом прямо сейчас. Понимаешь?
— Понимаю.
— Самосохранение.
— Да. — Он кивнул.
— У меня есть этот инстинкт. А у тебя? Где он в тебе?
— Пропал, — сказал Ларс.
Потянувшись за стаканом томатном сока одной рукой, он другой положил таблетки в рот, поднял стакан… зажмурил глаза, почувствовал холод, влажный край стакана у своих губ… и подумал о той твердой холодной банке пива, которую ему подала Лиля Топчева так давно, в первый момент их встречи в Фэрфаксе. Когда, подумал он, она пыталась убыть меня.
— Подожди, — сказала Лиля.
Он открыл глаза, удерживая таблетки, которые еще не рассосались, потому что были покрыты твердым слоем для более легкого проглатывания.
— У меня есть внедренное устройство из номера… впрочем, не имеет значения, которого именно. Ты уже пользовался им. Я его нашла здесь в квартире. Старый Орвилл.
— Конечно. — Он шепелявил из–за таблеток. — Я знаю, я помню Старого Орвилла. Как он теперь поживает?
— Спроси у него совета, прежде чем сделать это, — сказала Лиля.
Это казалось разумным. Он аккуратно выплюнул липкие нерастворившиеся таблетки и запихнул их в карман своей пижамы и стал ждать, пока Лиля принесет эту сложную электронную бывшую систему управления, превратившуюся теперь в домашнее развлечение, замысловатое божество. Старого Орвилла. Эта маленькая голова без черт лица, у которого он в последний раз консультировался (о чем не знала Лиля) в обществе Марен Фейн.
Она поставила Старом Орвилла перед ним на стол.
— Старый Орвилл, — обратился к нему Ларс. — Как ты теперь поживаешь?
— Ты, который когда–то был эскизом — дизайном оружия № 202, подумал он.
Впервые мне тебя показала Марен. Ты и твои 14 тысяч (или 16, или 18?) компонентов, ты несчастный внедренный уродец. Кастрированный системой, как и я.
— Я — хорошо, — телепатически отвечал Старый Орвилл.
— Ты тот же, точно тот же Старый Орвилл, — сказал Ларс, — которого Марен Фейн…
— Тот же самый, мистер Ларс.
— Ты снова собираешься цитировать мне Рихарда Вагнера на чистом немецком? — спросил Ларс. — Если да, то на этот раз этом будет недостаточно.
— Это правда. — Мысли Старом Орвилла хрустели в его мозгу. — Я понимаю. Мистер Ларс, не могли бы вы задать мне определенный вопрос?
— Ты понимаешь ситуацию, в которой я оказался?
— Да.
— Тогда скажи мне, что делать, — сказал Ларс.
Последовала долгая пауза, пока огромное число микроскопических компонентов первоначальной системы управления № 202 работали. Ларс ждал.
— Вы хотите, — спросил его спокойно Старый Орвилл, — получить полный, документально подтвержденный ответ со всеми прилагающимися цитатами, первоисточниками на греческом аттическом, средненижне–верхне–немецком и латинском и…
— Нет, — ответил Ларс. — Можешь все это опустить.
— Одним предложением?
— Если можно, даже меньше.
— Тогда — отведите эту девушку, Лилю Топчеву, в спальню и займитесь с ней там любовью, — ответил Старый Орвилл.
— Вместо…
— Вместо того, чтобы травить себя, — закончил Старый Орвилл. — А также вместо том, чтобы тратить сорок лет на ожидание чего–то, что уже решили покинуть — об этом вы забыли, мистер Ларс, — когда поехали в Фэрфакс, чтобы впервые встретиться с мисс Топчевой. Уже тогда вы перестали любить Марен Фейн.
Наступила тишина.
— Это правда, Ларс? — спросила Лиля.