«И это, наверное, справедливо», – сказал он себе.
Веселее Габлеру от такого вывода не стало.
– А вроде казались цивилизованными… – задумчиво произнес Арамис. – А выходит, дикари дикарями…
Один из жрецов чуть не рванулся к нему.
– Не вам об этом говорить! – прорычал он, сжимая кулаки. – Цивилизованные не врываются в храмы, не производят убийства!
Он резко повернулся и вышел в коридор. Второй тут же последовал за ним. Девушка бросила гневный взгляд на Арамиса и тоже покинула помещение. На Габлера она даже не взглянула.
– Низа, – сказал он ей в спину. – Можно последний вопрос?
Она остановилась, но не обернулась.
– Как ты нас разыскала? Как определила, что это именно мы убивали? Ведь у нас же у всех и шлемы одинаковые, и комбинезоны…
Девушка чуть повернула голову и сказала через плечо:
– Никакая одежда не может скрыть от нас сущность. Мы вас чувствуем.
Ее фигура исчезла из проема.
– А когда казнь?! – выкрикнул Портос.
Ему никто не ответил.
Шаги стихли, и наступила тишина. Поистине мертвенная тишина.
– Вот это бессердечность, парни… – пробормотал Портос. – Вот тебе и беллизонцы… Дружба навек…
«Мы с тобой друзья, друзья, нас за уши драть нельзя», – пришел вдруг на ум Габлеру давний детский стишок.
– Мы тоже скоро будем бессердечные, – криво усмехнулся Арамис. – В смысле, без сердец. – Он взглянул на Габлера. – Завидую тебе, Гладиатор. Честное слово, без шуток.
– Да уж, есть чему позавидовать, – бесцветным голосом отозвался Крис.
– И-и-э-эх! – возвел глаза к потолку Портос. – Я уже там бывал, и вот опять… Приехали, парни, конечная. Галера дальше не идет…
* * *
Сколько времени они провели в подземелье после ухода служителей Единомножественного-Триединого, никто из них сказать бы не мог: то ли полчаса, то ли полгода. Они давно уже молчали, погрузившись в свои думы, и невольно напряглись, когда в коридоре вновь раздались шаги.
Их взгляды устремились на проем в стене.
«Низа?» – мелькнула мысль у Габлера.
Но это была не Низа. Это были три женщины средних лет, облаченные в серые плащи; вероятно, цвет одеяния зависел от статуса служителей Единомножественного.
Они делали все молча и быстро. Разошлись в разные стороны, направляясь к файтерам, и поднесли руки к лицам несчастных.
Крис не успел толком разобрать, что сжимали пальцы подошедшей к нему беллизонки – это был какой-то темный комок… Или нечто, похожее на скомканный платок? В следующий момент женщина опустила руку и на шаг отступила от него. Разобрать он ничего не разобрал, но запах почувствовал сразу. Для этого и не требовалось иметь острый нюх. Запах был резким, сладковатым, абсолютно незнакомым. Он ударил в ноздри, и у Габлера почему-то сразу зашумело в ушах. В следующий момент он понял, что перестал ощущать собственное тело. Совершенно перестал, словно тела больше не было. Пропало чувство голода, затихло сердце… И слух тоже пропал, а потом и обоняние. Не подвело только зрение, однако окружающее воспринималось словно из-под толщи воды. Сознание тоже помутилось, стало каким-то отстраненным, но не исчезло. Такое состояние не походило на обычное опьянение, это было нечто совсем другое. В какой-то момент Крис обнаружил, что его собственное «я» словно переместилось куда-то под потолок. Он видел застывших Портоса и Арамиса, видел стоявших возле них женщин, видел и «свою» служительницу… и видел себя самого, распятого у стены так же, как и его товарищи. Его нематериальные глаза зависли под потолком и оттуда наблюдали за происходящим.
Женщины действовали четко и слаженно, словно практиковались каждый день. Они принялись расстегивать комбинезоны файтеров. Отделили от стены руки бойцов… одну… другую… Вернули на место. Приподняли ноги эфесов… сняли бегунцы… Стянули комбинезоны и принялись за нижнее белье. Габлер при этом ничего не ощущал, словно проделывали все это не с ним, а с кем-то другим, очень похожим на него. И не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой, временно отделенной от стены, – не то что оттолкнуть или ударить.
Не прошло и пяти минут, как вся одежда оказалась аккуратно сложенной на полу, а голые тела, по-прежнему раскинув руки, стояли столбами, не отлипая от стен. Из-под серых плащей были извлечены какие-то пузатые горшочки. Макая туда пальцы, храмовые служительницы принялись натирать файтеров чем-то белым. Хоть собственное «я» Габлера и находилось довольно далеко от тела, оно, неизвестно уж каким органом, ощутило и этот запах – тоже незнакомый, не очень сильный, приторный, но не до отвращения. Обработке подверглась только грудь. Белое вещество, попав на кожу, быстро стало бесцветным.
Вся эта процедура длилась недолго. Женщины как по команде убрали свои горшочки и одна за другой покинули помещение, не позарившись на одежду и личные вещи файтеров.
Спустя пять-шесть минут Габлер вновь ощутил себя в собственном теле, примерзшем к стене. Все чувства восстановились, и оказалось, что сердце его бешено колотится, словно он долго изо всех сил бежал в гору и только-только прекратил это изнурительное занятие.
– Чего это… они удумали? – еле ворочая языком, вопросил Портос.
Обнаженный, он выглядел великолепно: гора тугих мускулов, ни дать ни взять – Геркулес.
– Готовят нас… к исчезновению… в кругах пустот, – с неменьшим трудом отозвался Арамис.
Габлер молчал. Он ощущал какую-то неловкость перед товарищами, оттого что ему приговор немного смягчили – если можно тут говорить о смягчении.
– В этом есть… своя прелесть, – заявил Портос. И пояснил, заметив удивленные взгляды сослуживцев: – А то пришлось бы… прямо в комбинезон…
Мощная струя ударила в каменный пол, во все стороны полетели брызги. Габлеру вспомнился какой-то фонтан: там силач раздирал челюсти дикого зверя, и из пасти высоко вверх била вода. В данном случае струю извергал не зверь, а силач. И не воду.
– Ф-фу-у… – с облегчением выдохнул Портос. – Совсем другое… дело.
– Беллизу это… может не понравиться, – сказал Арамис.
– А пошел он… к своей матери… Отливайте, не стесняйтесь…
Габлер почувствовал, как на него неодолимой тяжелой всепоглощающей волной наваливается сонливость.
«Проснусь ли?..» – проползла неповоротливая мысль.
И исчезла.
* * *
Стены огромного зала уходили в вышину и терялись в полумраке. Молчаливые фигуры в зеленых, синих и серых плащах стояли плечом к плечу, образовав круг. В центре круга возвышались над полом три черных каменных плиты на массивных столбах, испещренных знаками Беллиза и еще какими-то символами. Габлер даже, кажется, когда-то знал их смысл, но сейчас этот смысл ускользал. Он никак не мог вспомнить… А вспомнить почему-то было очень важно. Словно от этого зависело его спасение.