Форд как раз принялся за четвертую кружку, когда дверь его каюты скользнула вбок и на стену-дисплей упал прямоугольник зеленого света.
— А, заходи. Я тут, понимаешь, пытаюсь расслабиться, продувая денежки родной компании. Только свет свой зеленый выключи.
— Очень смешно, — отозвался голос, такой саркастический, что даже глухие как пробка ореховые полевки с Огларуны ощутили бы это усиками.
Форд развернулся в кресле и понял, что свечение исходит от стоявшей в дверях фигуры.
— Что-то вид у тебя зеленоватый, — заметил он.
Рэндом насупилась.
— Ты бы тоже позеленел, посидев взаперти в прозрачной трубе, заполненной газом для счастливого настроения.
— Счастливого? Но на тебя он не подействовал, нет?
— Еще бы ему подействовать, когда родная мать занимается зарк знает чем с этим гнусным инопланетянином — прямо у тебя под носом. Гадость какая.
Форд понимающе кивнул.
— Ах да, принцип Де Бьёфа. Читал, читал — в такой штуке с настоящими бумажными страницами. Ну, которые еще самому переворачивать надо.
— В книге, — кивнула Рэндом. Форд даже не мог сказать, злится она или нет.
— Ну да, точно. Так я понял, тебе не слишком нравится романтический поворот событий?
Рэндом вошла в каюту; с каждым шагом над ее плечами поднималось маленькое облачко зеленой пыли.
— Нет. Не нравится. Он такой самодовольный. Настоящий…
— П&&добол? — с готовностью подсказал Форд.
— Да. Именно так.
Пальцы Форда нетерпеливо барабанили по воздуху в ожидании возможности взяться за кружку.
— Ну почему бы тебе не поговорить об этом с Артуром? В конце концов, он твой биологический отец.
Рэндом горько улыбнулась.
— Артур? Я пыталась, но у него тоже роман. С его чертовым компьютером.
Эта новость удивила даже Форда. Не то чтобы люди не могли влюбляться в машины — один его кузен как-то провел два года наедине с тостером, — но Артур все-таки оставался для этого слишком уж старомодным, стопроцентным землянином.
— Любовь — штука сложная, — философски заметил он, пытаясь припомнить содержание брошюры, которую ему всучили как-то на курортах Гавалиуса. — Не суди других, пока сама не захочешь жить с кем-нибудь другим, возможно, даже зеленым, вот тогда жизнь вас рассудит и вы пойдете дальше вместе, вот тогда и сможешь судить, потому что судить можно, только испытав то, что хочешь судить… ну и так далее. — Форд перевел дыхание. — Ну, ты понимаешь, я пропустил уже пару пива, так что цитирую приблизительно.
Он поморщился, представляя себе, какой шквал цинизма обрушится сейчас на его голову, но Рэндом неожиданно смягчилась.
— Право же, это очень мило, Форд, — произнесла она ангельским голосом. — Я бы даже сказала — мудро. Пойду-ка я к себе в каюту, смою хоть часть этого дерьма и как следует поразмыслю над тем, как не судить людей.
Форд галантно помахал ей рукой.
— За совет денег не беру, юная мисси. Захочешь еще мудрых истин — не стесняйся, заходи к старине Форди. У меня тонны советов в таких областях, о которых большинство даже отдаленного представления не имеет. Что, например, делать, если планета вот-вот взорвется. Уж поверь, по этому конкретному вопросу во всей Вселенной не найти эксперта лучше меня.
И вернулся к компьютеру, теша себя мыслью о том, что исполнил роль Форда Префекта, Наставника Молодых — по крайней мере в этой жизни.
Воспитание… Проще пареной репы. Решительно не пойму, чего из-за этого так парятся.
Будь Форд хоть на капельку более внимателен и хоть на капельку менее рассеян, он мог бы и вспомнить по собственному подростковому опыту, что ангельское поведение в этом возрасте случается исключительно по одной из трех причин. Причина первая; имеется какая-то шокирующая новость, которую придется довести до всеобщего сведения. Беременность, например, или употребление каких-либо запретных веществ, или запретная связь. Причина вторая: сарказм означенной особы подросткового возраста достиг таких высот, что уже не воспринимается никем, кроме других мастеров жанра, к каковым особа, на которую он нацелен, никак не относится. И, наконец, причина третья: разговор медовым голосом — всего лишь отвлекающий маневр, когда ангельски ведущему себя подростку необходимо что-то стырить.
К моменту, когда Форду полагалось бы заметить, что его безлимитная кредитная карта пропала, ее уже вернули на место. Но прежде Рэндом воспользовалась на Ю-торге опцией ретро-покупок и купила кое-что у давным-давно умершего продавца. Кое-что пострашнее трехсот галлонов чесночного желе.
В самом деле, желе с чесноком — не так уж это и страшно.
* * *
— Я самый невезучий человек во Вселенной, — жаловался Артур Дент компьютеру «Тангриснира». — Вечно со мной всякое случается. Не знаю почему, просто так было, сколько я себя помню. Моя нянька утешала меня, давала всякие там конфеты, драже, но называла меня «Тридцать Три Несчастья». Только она была родом из Манчестера, поэтому слово «несчастья» выговаривала как «нисястя».
Мерцающая голограмма, сидевшая, скрестив ноги, в изножье койки, нахмурилась, поворошив память Артура.
— О, — произнесла она. — Драже. На какую-то наносекунду мне показалось…
— Где бы я ни оказывался, всюду появляются какие-нибудь злобные пришельцы и разносят все к чертовой матери. Взрывают или сжигают.
— Но не вас, — заметила Фенчёрч.
— Что?
— Вас не взорвали и не сожгли. Вы прожили долгую, насыщенную жизнь, а теперь начали новую.
Артур нахмурился.
— Да, но… Это был возраст, когда заставляют спать в длинной ночнушке или в пижаме. Можно ли ощущать себя несчастнее? Лежать, можно сказать, связанным…
— Большая часть вашего вида погибла, — перебил компьютер именно в той манере, как это в воспоминаниях Артура сделала бы Фенчёрч. — У вас имелся один шанс выжить из миллиарда, но вы выжили. Дважды. Мне это представляется везением. Такое чаще случается с вымышленными героями.
— Ну да, но…
— А еще у вас красивая дочь.
— Да. Только характер тяжелый.
— Правда? Странно для подростка. Пожалуй, вам и впрямь хронически не везет.
Артур ощущал себя совершено раздавленным. И как, скажите на милость, себя ощущать, если по тебе проехали катком? И тут голографическая Фенчёрч расстроила его еще сильнее, высказав довольно неочевидную мысль. Ну, не то, чтобы совсем уж дурацкую фразу типа «Ой, смотри! Обезьянка!», но ненамного менее причудливую ерунду.
— «Страсть» может быть как существительным, так и наречием, — сообщила она.
— Ясно, — машинально отозвался Артур и тут же опомнился. — А как насчет «удачи»?