— Хрен с ним! Главное, что ты осталась жива.
— Я больше не могу выносить боль, — почти плача, сказала я и тихонько всхлипнула.
— Терпи. Ты же сильная. Ты даже не представляешь, какая сильная. Так играть может только женщина с большой силой воли. Я, когда тебя первый раз по телевизору увидел, чуть не обалдел.
— Правда?
— Чистая.
— А почему ты не говорил мне об этом раньше?
— Не знаю. Я говорю тебе об этом сейчас.
— Это потому, что мы умрем? — спросила я спокойно. — Сейчас я продала бы свою душу дьяволу за единственную таблетку обезболивающего.
— Ты что такое говоришь?
— Но ведь мы даже не можем встать. Я не в силах остановить носовое кровотечение. Не могу успокоить боль. Я вообще ничего не могу. Ничего! Скоро я умру. Тут нет ни больниц, ни людей. Тут вообще никого и ничего нет. Мы даже не знаем, где находимся и придет ли к нам помощь. У нас нет воды и пищи. Мы обречены на гибель.
— Глупо спастись из падающего самолета и умереть на земле.
— Это да. А разве смерть бывает умной? Люди всегда умирают по-глупому. Кого-то сбивает машина, кто-то тонет, кто-то погибает от элементарного гриппа…
— Мы выживем. Только немного отлежимся. Когда сможем встать, сориентируемся и обязательно найдем помощь.
Я почему-то поверила Максу. Он же сказал, что мы не разобьемся, и мы не разбились. Он сказал, что мы выкарабкаемся, значит, мы обязательно выкарабкаемся.
— Мне очень больно, — простонала я и закрыла глаза. — Я бы отдала все на свете, чтобы превозмочь боль.
— Потерпи. Боль можно перетерпеть, и она уйдет сама.
Но мне становилось всё хуже. Мои стоны перешли в какие-то нечеловеческие звуки. Макс приподнялся и нежно поцеловал меня в шею.
— Девочка моя родная, потерпи. Н у, потерпи, скоро станет легче.
— Поцелуй еще.
— Что?
— Поцелуй еще… Твой поцелуй притупляет боль. Целуй.
Я не врала. Горячие губы Макса немного облегчали мою боль и возвращали память об уже позабытых ощущениях…
Надвигалась ночь. Огонь, охвативший самолет, уже погас, только едкий дым напоминал, что именно на этом месте произошла авиакатастрофа. Мы лежали рядом и смотрели в начинающее темнеть небо. Макс взял меня за руку.
— Почему ты не замужем?
— Не знаю. А зачем? Счастливых семей не бывает.
— А одиночество бывает счастливым?
— Я не одинока. У меня есть близкие и друзья.
— Ты знаешь, когда я увидел тебя в первый раз, поразился одиночеству, которое увидел в твоих глазах. Я еще никогда в жизни не видел женщины более одинокой, чем ты. Ни твоя слава, ни твой шумный успех не спасают тебя, верно?
— Одиночество — это состояние души.
— Не думаю. Мне кажется, что одиночество — это диагноз, и болезнь поддается лечению. Даже если она длительная и затяжная. Я представляю, как красиво за тобой ухаживают мужчины. Наверное, приглашают в театр, водят в рестораны, дарят букеты из сотен роз. Не понимаю, почему ты одна? Почему твой мужчина не надел на твой пальчик обручальное кольцо и не закатил пышную свадьбу?
— Всё не так просто.
— Ерунда. Для настоящих чувств не существует препятствий.
— Если я останусь жива, обязательно выйду замуж.
— У тебя должна быть роскошная свадьба. Слушай, платье расшей жемчугом! На шею тоже нитку жемчуга. Будет пресса, телевидение, фейерверк в ночном небе и умопомрачительный свадебный торт. Ты должна заморозить в холодильнике кусок свадебного торта.
— Зачем?
— Есть такая примета. Пусть этот замороженный кусок торта лежит в холодильнике до самой старости. Если в семье начнутся какие-то проблемы, нужно достать кусочек и немного от него откусить.
— Что ты выдумываешь!
— Откуси тортик — и в семье воцарятся мир и спокойствие.
— Ты как ребенок.
— Так моя бабушка учила мою маму, когда та выходила замуж.
— Но ведь тебя и в помине не было.
— Ну и что? Мне об этом мама рассказала.
— Ты веришь в приметы?
— Верю.
Я вновь сделала попытку подняться, но громко вскрикнула. Показалось, что я не только потеряла способность двигаться, но и дышать. Дикая боль сдавила грудь.
— Я хочу воды, — прошептала я и облизала пересохшие губы.
— Потерпи. Не нужно двигаться. Сейчас у меня перестанет кружиться голова, и я смогу подняться. Я возьму тебя на руки, и мы двинемся дальше.
— Как ты сможешь взять меня на руки, если они у тебя обгорели? Господи, представляю, как тебе больно.
Полежав еще пару минут, он сел и, сморщившись от боли, протянул ко мне руки.
— Ты сможешь тихонько лечь ко мне?
— Не смогу. Я обязательно задену ожоги, и у тебя снова будет шок. Ты можешь умереть. Я без тебя пропаду. Я не хочу умирать.
— Я же тебе сказал, что мы не умрем. Как мы можем умереть, если самое страшное позади?
— Самое страшное впереди. — Я стала нервничать. — Нас ждет смерть от голода и ран.
— Ты что, хочешь есть?
— Нет. Меня, наоборот, тошнит.
— Тогда давай пока не будем думать о еде.
— А о чем мы будем думать? О воде? Хотя бы глоточек…
— Об этом тоже не нужно думать. Давай, попробуй лечь мне на руки.
Я напряглась, крепко закусила нижнюю губу и приподнялась, чтобы опуститься на руки Макса. Не могу сказать, что это было не больно. Я чуть не потеряла сознание.
— Хуже не может быть! — заорала я.
В тот момент, когда мое тело коснулось его рук, он заорал от дикой боли. Держа меня, он встал с колен и понес на вытянутых руках, крича во весь голос.
— Макс, брось меня! — истерично рыдала я. — Максимушка, родненький, брось меня, пожалуйста. Тебе же больно!
Но Макс не бросал. Он по-прежнему шел, а когда понял, что силы его оставляют, ускорил шаг и почти побежал.
— Макс, брось меня! Брось!
Я глотала слезы, но Макс был неумолим. Вскоре он устал, опустился на колени и осторожно опустил меня на землю.
— Ну и чего мы добились? — не переставая плакать, спросила я.
— В смысле?
— В смысле того, зачем всё это было? Кругом лес. И ни души. Ни воды, ни помощи. Сейчас ты потратишь последние силы, и, как следствие, мы погибнем.
— Никогда не сдавайся. Никогда! Ни при каких обстоятельствах.