Глядя на степь, на Абасуг, на причудливые башни облаков на горизонте, он шептал слова молитвы:
— Господи Боже Великий Царю, Безначальный! Пошли, Господи, Архангела Твоего Михаила на помощь рабу Твоему Мирону изъяти мя от враг моих видимых и невидимых. О, угодный Михаиле Архангеле, буди ми помощник во всех обидах, в скорбях, печалях; в пустынях, на распутьях, на реках и на морях — тихое пристанище. Святый Архангеле Божий Михаиле, если сродники и товарищи мои находятся в огненном озере, то выведи их из вечного огня своим благословенным крылом и приведи их ко Престолу Божию и умоли Господа нашего Иисуса Христа, чтобы простил им их грехи. О, Великий Михаиле Архангеле, помоги мне, грешному рабу твоему Мирону, избави мя от труса, потопа, огня, меча и врага льстивого, от бури, от нашествия и от лукавого. Избави мя, раба твоего Мирона, великий Архангеле Михаиле, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
Облака клубились, росли, принимая затейливые формы, а Мирону казалось, что в небе, в блеске мечей и доспехов проходит крестоносное войско Архистратига, готовое к вызову вражды и к угрозам темной ненависти. Сотни обнаженных стальных клинков, сверкнув, взметнулись бы вверх при любом посягательстве черных сил на святую веру.
Белое воинство двигалось по небосводу во всем своем величии и могуществе. Ни один человек на свете еще не знал, что готовит ему завтрашний день, но небесная гвардия была, как всегда, на страже, на извечном посту своем у Престола Господня. В золотых кирасах и шлемах отражалось лучезарное солнце, а Мирону чудилось, что снова слышит он призыв Архистратига: «Прими оружие и щит и восстань в помощь Мою! Восстань!»…
— Таня! Таня! — ворвался в сознание чей-то голос, и она с трудом разлепила веки.
Над ней склонилась Ева со стаканом воды в руке.
— Очнулась! — с облегчением произнесла полька и, подведя ей руку под спину, помогла подняться.
Татьяна села. На удивление, голова не кружилась, но во рту пересохло, и она с жадностью опустошила почти до дна стакан, который ей поднесла Ева. Затем огляделась. Штабная палатка — вот где, оказывается, она сейчас находилась. И топчан, на котором она лежала, похоже тот, на котором спал Анатолий. Вон в изголовье его куртка брошена, а на полу — кеды. Но где же он сам?
Она перевела взгляд на Еву.
— Что случилось?
— Ты ничего не помнишь? — поразилась та.
— Помню, — поморщилась Татьяна и только тут заметила, что правая рука перевязана бинтом, сквозь который проступили ржавые пятна крови. — Откуда это?
— Поранилась, когда Пал Палыч отшвырнул тебя, — сказала Ева и ее глаза потемнели от гнева. — Ударил ногой, тупая травма живота. Я тебя осмотрела, вроде все обошлось. Но надо все-таки обследоваться. Как сейчас, боль где-нибудь чувствуешь? Когда лежишь или двигаешься? Не тошнит? Голова не кружится?
Татьяна отрицательно качнула головой и отвела руку Евы, которой та продолжала поддерживать ее под спину.
— Ничего не болит! Ни голова, ни живот! Чувствую себя абсолютно здоровой, только пить хочется.
И вновь потянулась к стакану, допила остатки воды.
— Хорошо, если так. — Ева забрала у нее стакан и неожиданно смущенно произнесла: — Пока ты лежала без сознания, сильно бредила! Имена какие-то повторяла, даже ругалась. Я поняла, тебе привиделась Айдына. Но кто такие Мирон, Мирген, Киркей? Ты так плакала! Я, честно, перепугалась!
— Сколько я была без сознания?
— Часа два, и все время что-то говорила, кричала даже и, знаешь, не всегда по-русски! Я даже не поняла, на каком языке…
— Толик слышал это? — спросила Татьяна сквозь зубы и отвернулась, чтобы скрыть отчаяние.
— Нет! Он сейчас с полицией. Допрашивают бандитов!
— Да? — обрадовалась Татьяна, мигом забыв о своих страхах. — Их всех схватили?
— Всех, — улыбнулась Ева, — до единого. Правда, Пал Палыч слегка обгорел. Машина свалилась в обрыв и взорвалась. Митяй успел его вытащить. Но Толик едва не порвал его. Еле успокоили!
— Я слышала взрыв, — задумчиво сказала Татьяна. — А еще я видела всадников с саблями. Они скакали в нашу сторону. Или мне привиделось?
Ева рассмеялась.
— Так это Каскар с друзьями. И не сабли то были, а косы. Парни отправились поутру травки накосить, а тут Севка прибежал. Вот они и примчались на помощь с тем, что было в руках. Но мы и без них управились. А через полчаса и полиция подкатила!
Ева присела рядом на топчан, дотронулась до забинтованной руки.
— Жаль, пришлось рубашку испортить, разрезать рукав, чтобы обработать рану. Но ничего страшного. Просто глубокая ссадина! — и обняла ее за плечи. — Ты молодец, Танюха! Признаюсь, считала тебя изнеженной городской барышней, а ты оказалась настоящим бойцом!
— Ева, мне надо с тобой посоветоваться, — Татьяна судорожно перевела дыхание. — Ты говоришь, что я бредила. Но это иное… Не знаю как объяснить… Ты медик, ты должна понять. Я не сошла с ума, правда!
— Говори, — строго сказала Ева, — я вижу, с тобой что-то не ладно! Так что давай, как на духу! Обещаю, дальше меня это не уйдет!
Татьяна набрала полную грудь воздуха, но тут на пороге возникли какие-то мужчины в гражданской одежде, ввели в палатку грязного, будто изжеванного завхоза в наручниках, усадили его за стол. Татьяна испуганно прижалась спиной к брезентовой стене, но Ева ободряюще похлопала ее по плечу.
— Как ты? — И, заметив ее взгляд, устремленный на вошедших, шепнула: — Похоже, нас сейчас попросят удалиться. Сможешь идти?
— Смогу, — кивнула Татьяна, испытав облегчение. Видно, еще не готова была к исповеди.
Она осторожно спустила ноги с топчана, и в этот момент в палатку вошел Анатолий. Голова его была перевязана, лицо в ссадинах, но вошел он стремительно и сразу посмотрел на Татьяну, вернее, на ее забинтованную руку. Лицо его исказилось, глаза сверкнули бешенством, и он двинулся к Пал Палычу. Ева кинулась наперерез, схватила его за руки. На помощь ей бросился один из мужчин. Вдвоем они силой заставили Анатолия сесть на топчан возле Татьяны. Он тяжело и нервно дышал, глаза полыхали ненавистью.
— Сдурел? — прошипела Ева. — Прибьешь эту сволочь и сам сядешь! Тебе это надо?
— Успокойтесь, Анатолий Георгиевич! — мужчина смерил его хмурым взглядом. — Никуда эта тварь не денется!
Пал Палыч с равнодушным видом уставился в столешницу. Кажется, он ничего не замечал, ничего не слышал — в растерзанном камуфляже, подавленный, но последние слова полицейского заставили его встрепенуться. Он резко поднял голову, оглянулся. Глаза его мрачно блеснули.
— Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел, а от вас, менты, и подавно уйду! Помяните мое слово!
— Помолчи, Горянский! — буркнул второй мужчина. — Твои подельники много чего занимательного поведали, так что на этот раз не отвертишься, — и кивнул первому. — Выводи его отсюда! Не будем тревожить раненую.