Саймон хотел было кивнуть, но тут с дальнего конца стола послышалось громоподобное рычанье. Хорхе Смотритель медленно освобождал задницу из кресла, топорщил бороду, тряс щеками; его багровое лицо перекосилось, из горла вырывался яростный хрип.
– Так это ты! Ты! Ты, сучара! Я тебе матку выверну! Пальцем сделаю, шиздец! Ты, ублюдок, перебил моих парней! Ты разорил мои фермы! Ты ворвался в мой дом! Ты…
Крокодильеру не хватило дыхания, и он смолк, судорожно глотая воздух и выпучив глаза.
– Согласен, я все это сделал, – признался Саймон с чарующей улыбкой. – Но, как сказано выше, виноваты обстоятельства. Мне хотелось, чтобы вы – вы все, – он обвел взглядом сидевших за столом, – обратили на меня внимание. А также отнеслись к тому, что будет мною сказано, со всей серьезностью.
– Сядь, Смотритель! – дон Хайме лязгнул протезом. – Не ты один пострадал, и об этом мы потолкуем отдельно. Может, и убытки возместим. Как считаешь, Сильвер?
Грегорио, переглянувшись с Анакондой, склонил голову. Он уже выглядел невозмутимым, будто Карло Клыка никогда и не было на свете: во рту дымится сигара, крупные белые кисти лежат на столешнице, в глазах – холод и лед. Саймон заметил, что дон смоленских, старый Хайме и вожак «штыков» устроились по одну сторону овального стола, как бы демонстрируя некий тройственный союз; Пименталь сидел напротив них, а Хорхе – посередине, в дальнем конце. Сейчас он, что-то гневно ворча, опустился на место. Кресло скрипнуло под его тяжестью.
– Значит, не брат Рикардо, не дон Железный Кулак, а все-таки Ричард Саймон, – произнес главарь смоленских. – Я рад, что мы установили это с минимальными потерями. – Он бросил взгляд в сторону парапета, за которым исчез Карло Клык. – Так что же нам скажет Ричард Саймон, посланец небес? О чем поведает? И что попросит взамен?
– «Полтаву», – вымолвил Саймон, стараясь не упускать из виду всех пятерых. – «Полтаву»!
На бородатой роже Хорхе отразилось недоумение, Эйсебио равнодушно зевнул, дон смоленских пожал плечами, а рот старого Хайме скривился в насмешливой улыбке. «Они ничего не знают, – подумал Саймон, – ничего не знают, ничего че помнят и ничего не могут».
– «Полтава» – реликвия семьи Петровых-Галицких. – Дон Грегорио приподнял бровь. – Спроси у Анаконды, где она и что с ней. Может, он и отдаст.
Алекс с хозяйским видом откинулся на спинку кресла.
– Зачем тебе «Полтава»? Хочешь срушникам подарить? Калюжному, Морозу и Сапгию? Чтоб они бляхов растерли в пыль? Или забрать с собой на звезды? У вас там, похоже, старая рухлядь в цене!
Саймон сделал неопределенный жест, пробормотав что-то об исторических раритетах и музейных ценностях.
– Хочешь – забирай, амиго, – равнодушно отозвался Алекс. – Если есть что забирать. Посудина третий век гниет в пещерах под Фортом, и думаю, там не осталось ничего, кроме ржавого дерьма. Ее еще домушники замуровали, они о прошлом не любили вспоминать. Замуровали, а перед тем содрали все, что подходило для переплавки. Все, до последнего болта!
«Вот тут ты ошибаешься, амиго», – мелькнуло у Саймона в голове. Скорчив разочарованную гримасу, он принялся повествовать о Разъединенных Мирах, процветающих под эгидой ООН, о России, Южмерике и других планетах Большой Десятки, о колониях и независимых поселениях, о Транспортной Службе и межзвездной связи, о прогрессе и просвещении, о святых идеалах демократии и справедливости, о равенстве и свободе и о своих полномочиях. Он должен был определить для этих людей свое место в мире, в той человеческой Вселенной, что лежала за пределами Земли и о которой они не знали ничего – почти ничего, кроме смутных воспоминаний о временах, когда люди отправились к звездам. Речь его длилась минут пятнадцать, и под конец он рассказал о передатчике помех, а также о собственной миссии, помянув недобрым словом предков срушников и бразильян.
Пятеро слушали в полном молчании. Хайме кривил тонкие губы, Анаконда хмурился, а лица дона Грегорио и Пименталя, сидевших напротив друг друга, были непроницаемы, словно они играли в странную игру: каждый старался выглядеть равнодушнее, чем его визави. Что касается главаря крокодильеров, то он по-прежнему наливался кровью, бросал на Саймона злобные взгляды и шарил у пояса, отыскивая то ли нож, то ли кобуру с револьвером.
– Выходит, ты наш благодетель, – наконец прокаркал старый Хайме. – Мне-то чудилось, что затевается Передел, что дон Железный Кулак – или братец Рикардо? – посягает, так сказать, на государственные основы. – Хайме повел руками, будто заключая в объятия своих коллег. – А тут – святое дело: вредную машинку отключить, дверку в небеса открыть, а за дверкой той – сплошное процветание и братство. Благодетель, как есть – благодетель! Ну, представим, отключишь ты эту машинку и станет Земля открытым миром. И что же? Чем это нам грозит, кроме процветания и братства? Саймон бросил на стол книжицу в голубом переплете.
– Вот Конвенция Разъединения, принятая в двадцать первом веке, в период Исхода. Ее никто не отменял, все статьи действуют до сих пор, так что с вами поступят по справедливости. По закону!
– По какому закону? – поинтересовался Сильвестров, выпуская сизое колечко дыма. Старый Хайме придвинул к себе книгу, раскрыл посередине и начал перелистывать, придерживая страницы затянутым в перчатку протезом.
– Не там, – подсказал Саймон, – в самом начале. Часть первая, статья первая. В ней говорится, что каждый народ, любая группа людей и даже отдельная личность имеют право на государственное самоопределение – пока и поскольку такое право не ущемляет интересов и прав других народов, групп и личностей.
Алекс хмыкнул и усмехнулся, Хорхе Смотритель запустил пятерню в дикую поросль на подбородке, а темное лицо Эйсебио сморщилось в недоверчивой гримасе. Дон Грегорио спросил с оттенком высокомерной брезгливости:
– Это значит, что любой ублюдок, любая распоследняя «шестерка», может сотворить свою страну? И жить по собственным законам?
– Вот именно. Если не нарушены права других людей. Старый Хайме, изучавший книгу, постучал по странице согнутым пальцем.
– Так здесь сказано, судари мои. Может, чушь или вранье? Так сказать, разваристая лапша – либо в миске, либо на ушах.
– Ни то и ни другое, – возразил Саймон. – Любой человек в Разъединенных Мирах имеет право выбрать планету и занять ее для проживания – всю целиком или какую-то часть, остров либо континент. Эта территория считается его собственностью, а планета получает статус Мира Присутствия.
– Однако… – начал Сильвестров, но Хорхе, метнув на него испепеляющий взгляд, проревел:
– Прикрой пасть, Живодер, и дай спросить другим!
– Этот, – он ткнул толстым корявым пальцем в Саймона, – говорил, что на звездах кантуется уйма народу. Тридцать шесть миллиардов, так? И что же, каждый кретин и бездельник может обзавестись планетой? И выйти в короли? Либо в императоры?
– С точки зрения закона – именно так, – пояснил Саймон. – Однако колонизация требует средств, как и оплата лицензии на владение, оформляемой Службой ООН. Это не каждому по карману. Приобрести снаряжение и оплатить транспортные услуги, а также работу специалистов, которые исследуют новый мир и признают его безопасным. Деньги, благородные доны, большие деньги! Так что Миров Присутствия не слишком много – не больше пятисот. К тому же есть еще одно обстоятельство… – Саймон помедлил, пытаясь сообразить, какие доводы поймут собравшиеся здесь гиены. – Видите ли, по причинам, известным лишь богу, люди тоскуют в одиночестве. Людям нужны не только близкие – семья, друзья, приятели, но и другие люди, которых они совсем не знают и с которыми, возможно, никогда не встретятся. Странно, но это так. Люди нужны друг другу – даже в том случае, когда контакт, непосредственный или косвенный, отдаленный, причиняет им страдание. Это…