– Ночью… ночью я плохо себя вела? – осторожно промолвила девушка.

– Все нормально, – отозвался я. – Давай-ка к делу перейдем, к нашим стульям.

– Хорошо. У него поместье на Рублевке. Особняк в три этажа, по углам – башенки, и ворота… – Анна пошевелила пальцами, – такие ворота, как в старинных замках. Из дуба с железными заклепками.

– Через ворота я не пойду. Какой там забор?

Она объяснила. Добавила, что у ворот – охрана, а на участке – собаки. Дом был записан на подставное лицо, известного гомика-шоумена, не вылезавшего из череды гастролей. Чуриков обитал в этой усадьбе уже несколько лет.

– Сиди в подвале и во двор не выходи, – сказал я. – Здесь ты в безопасности.

Анна послушно кивнула. Оставив ее наедине с чашкой остывшего кофе, я вернулся к комнату, натянул плащ, взял оружие и полную фляжку со святой водой. Добавил к этому ломик, огнемет и баллончик с белым фосфором. Хорошая штука этот фосфор, бревно насквозь прожжет, не говоря уж о человеке.

Затем я вышел из подвала, проверил дверь – заперта надежно! – и направился к своему «жучку». Пахло вампирами. Густой поток эманации тянулся с Третьего Берендяевского, а сверху, с крыши или с чердака, тоже пованивало, но не так заметно.

– Упорные ребята, – пробормотал я и направился в подъезд.

Там меня перехватили дворничиха Клава и бабулька Ильинична из второй квартиры. Для них я был Петей Большаковым, хозяином бензоколонки, свирепо воевавшим с конкурентами. Были они сущие разбойники и душегубы, чем объяснялась стальная дверь в подвале и приклад обреза, что временами выглядывал из-под плаща. Бензиновый бизнес в Москве – штука опасная.

– Вчерась дружка твово… – начала тетка Клава, опершись на метлу.

– Владика со второго этажа, который газетчик… – поддержала Ильинична.

– Правду режет, вот и наехали на него, – пояснил я. Сделал страшные глаза и добавил: – А кто, сами понимаете… Только он мне отзвонился, и я специалистов вызвал. Успел!

– Живой ли? – сочувственно спросила тетка Клава.

– Жив, в больнице лежит. Ушибы средней тяжести, состояние стабильное.

С этими словами я проскользнул в подъезд, поднялся, ступая на носках, на третий этаж, а оттуда – на чердак. Эманация вампира была здесь особенно сильной, и я вытащил из-под плаща обрез.

– Не стреляй, братец, – раздался знакомый голос. – Я тут, я, милостью божией!

У слухового окошка сидел на пыльном полу Пафнутий с голубем в руках. Рядом валялись еще три голубя и бродячая кошка, высосанные досуха.

– Завтракаешь? – спросил я. – Ну, приятного аппетита.

– Благодарствую. – Пафнутий отложил голубя. – Прислан я батюшкой Кириллом. Интересуется он, нет ли каких новостей.

– Пока нет, но к вечеру, возможно, будут. Только ты ко мне в дом не шастай, не тревожь жильцов. Есть ведь телефон и компьютер.

– Мы, эта, привыкли по старинке, – со вздохом сообщил Пафнутий. – Я ведь не просто так пришел… Может, помощь нужна?

– Не нужна, – ответил я и направился к выходу. Вслед мне донеслось:

– Ты поосторожнее, братец. Караулят тебя супостаты на улице. Ждут, в машинах сидючи.

– Знаю.

Я спустился вниз. Двор у нас с маленьким секретом: между боковиной синебрюховского особняка и глухой стеной соседней пятиэтажки есть проход. Ширина такая, что человеку поперек не лечь, однако «жучок» мой вписывается. Словом, сел я за руль и аккуратно, на первой передаче, выехал в соседний двор, а оттуда – в Берендяевский проезд, но уже не Третий, а Второй. Затем ударил по газам и покатил себе на Рублевку, к Пашке-Живодеру.

Пал Палыч Чуриков

Известно, кто на Рублевке проживает. Известно, да не все. Для нашей столичной публики Рублевка – синоним богатства и успеха, и это так, но заработан сей успех мужчинами. Люди эти, продукт перестройки, все больше в годах, кому за пятьдесят, кому под семьдесят. Очень, очень деловые! У каждого бизнес, не финансовый, так депутатский, не депутатский, так разбойный… Однако все-таки люди они и хотят украсить жизнь свою молодыми женами и любовницами. Чтобы была красотка девяносто-шестьдесят-девяносто, а сверх того в чем-нибудь преуспевшая, теледива или топ-модель, певичка, стриптизерка или, на худой конец, писательница. Купят такое имущество деловые и запрут в своих дворцах. В бутик – под охраной, в клуб развлечься – ни ногой, в Париж и Ниццу – лишь с супругом или спонсором, когда дела позволят. Скучно дамочкам! И потому многие из них сосут. Из мужей сосут, из любовников и прислуги, а если лесбиянки – друг из друга по взаимному согласию. Первичных нет, одни вторичные инициантки. Очень тесная компания – можно сказать, дамский вампирский бомонд. Окружающим не опасны, так как граждан низшего сорта презирают и кровушкой их брезгают. Присматривать за ними ни к чему, у Гильдии и так забот хватает. Мы и не присматривали.

А ведь сказано у Честертона: умный прячет лист в лесу, а камень – на морском побережье! В другом месте камень бы заметили – валун здоровый и мхом порос!

Припарковавшись неподалеку от рублевских цветников и вилл, я отправился искать особнячок шоумена-гомика. Бойцы, охранявшие этот клоповник, быстро меня тормознули, но я сунул им ордер техпожарнадзора и принялся расспрашивать дорогу к четырем-пяти палаццо побогаче, где жили известные личности. Растревоженная охрана бросилась к хозяевам с предупреждением, мне же сказали, чтоб не торопился – тогда все будет приготовлено и в конвертик вложено. Я и не спешил, пошел совсем в другую сторону, ориентируясь по приметам, подсказанным Анной.

Дом голубого шоумена был почти не виден за семиметровой изгородью, только башенки поверх торчали да дюжина сосен и берез. У выходивших на улицу ворот тоже была имитация замковых башен, а с боков поместье отделялось от соседей узкими проулками. Они походили на ущелья в горах: слева и справа – высоченные глухие заборы из металлического шифера, за которыми, надо полагать, у каждого жителя Рублевки скрывался персональный рай. Странные тут обитали люди! Думали, чем выше заборы, тем труднее проникнуть на их суверенную территорию.

Я доказал обратное примерно за пять минут: срезал огнеметом несколько заклепок и отогнул ломиком шиферный лист из алюминия. Пролез в отверстие и оказался перед зеленой стеной: прямо – жасмин, слева – жасмин и справа тоже. Видимо, жасмином был обсажен весь участок по периметру. Об этом Анна мне не говорила, но пожаловаться я не мог: кусты – отличное укрытие.

Прячась за ними, я двинулся к сторожке у ворот. Не сторожка, а прям-таки крепость из гранита, с решетками на окнах и плоской кровлей, где стоял на турели пулемет. Не простой, зенитный! Вероятно, на тот случай, если усадьбу атакуют с вертолетов и с неба посыплется десант.

Не успел я подивиться пулемету, как обнаружились собачки. Не мелкие ротвейлеры, не шавки-доберманы, не овчарки, а мастино. Большая разница, судари мои! Мастино – древнеримская порода, охотники на беглых рабов, боевые псы, сильней и свирепей которых в мире нет. Не рычат, не лают, ибо устрашать рычанием и лаем им не нужно. Эти собакевичи в себе уверены: хвать за горло – и дух вон!