Эдуард растерянно заморгал, не зная, как воспринимать это заявление – как глупую шутку или как бред сумасшедшей.
– Скажите, это правда? – настаивала Аня. – Правда?
Вульф недоверчиво покосился на зажмурившуюся девушку, шумно вдохнул, выдохнул, почесал в затылке, но так и не принял окончательного решения.
– Эдуард Петрович, почему вы молчите? – в сердцах выкрикнула Аня, распахивая глаза. – Вы не хотите отвечать?
– Видишь ли, в чем дело… – Он потер кончик носа указательным пальцем. – Я не совсем понимаю… э… с чего ты это взяла?
– Вы отец мне или нет? – сорвалась она. – Отвечайте!
– Нет… Наверное…
– Наверное? Что же вы точно-то не знаете?
– Да мало ли… – Эдуард поерзал на диване, потом придвинулся к Ане вплотную и очень серьезно спросил: – Почему ты решила, что я твой отец?
– Элеонора Георгиевна назвала меня своей внучкой, вот я и решила, что только вы можете…
– Когда она тебя назвала внучкой? – с сомнением протянул он.
– Сегодня. Вернее, я не знаю, когда, но сегодня…
– Во сне, что ли? Или она явилась к тебе в виде туманного облака?
– Я нашла ее письмо в книге, которую она всегда читала…
– Письмо? – Он все еще ей не верил. – Какое еще…
– В нем она назвала меня своей внучкой.
– Где письмо? – деловито осведомился Эдуард.
– Осталось дома! – Аня так разволновалась, что стукнула кулаком по кожаному подлокотнику дивана. – Но какое это имеет значение?
– А ты ничего не напутала?
– Нет, я дважды его перечитывала, в письме синим по белому написано, что она моя бабка. Вот я и пришла к вам, чтобы узнать правду… – Аня возбужденно завозилась. – Вы знали мою мать Александру Железнову?
– Не-е-ет.
– Она работала у вас домработницей. Такая маленькая, кривоногая, с плоским лицом…
– Шурка, что ли? Конечно, я ее помню… А что, она твоя мать?
– Вот именно!
– Ну и при чем тут я?
– Вы с ней спали?
– Я? – обалдел Эдуард Петрович. – Ты что, с ума сошла?
– Может, по пьяни или с голодухи?
– С голодухи я, конечно, и не с такими тра… в смысле, занимался любовью… Но с Шуркой… – Он замотал головой: – Нет, с ней я точно не спал. Я в своем доме никогда… Табу!
– Но бабуля же ясно написала, – от волнения Аня даже заикаться начала, – ч-ч-то я ее внучка! А кроме вас, никто не мог сделать ребенка моей матери!
– Тебе сколько лет? – спросил Эдуард Петрович.
– Двадцать три, а что?
Он сосредоточенно кивнул:
– Я так и думал… И в каком месяце у тебя день рождения?
– В декабре. Двадцать восьмого.
– В декабре… – повторил Эдуард Петрович, что-то мысленно подсчитывая. – Я в то время, когда тебя зачали, мотал срок в Уфимской колонии строгого режима. – Он скривил рот в подобии улыбки. – Я не твой отец, извини.
Аня потерянно на него посмотрела и пролепетала:
– Как же так? Ведь баба Лина… – Она закусила большой палец, всхлипнула. – Она не могла меня обмануть…
– Не знаю, девочка… – Эдик тяжело вздохнул. – Не знаю.
– Может, у нее есть еще один сын? – встрепенулась Аня.
– Нет, у нее только Ленка, дочь.
– Тогда что же получается? – Аня прикрыла рот рукой и чуть слышно прошептала: – Получается, что она моя мать?
– Ленка? Да ты что! Не выдумывай! Ленка бесплодна, это все знают! Она ни от кого не скрывает, что не может иметь детей…
– Но вдруг…
– Никаких вдруг! У нее с ранней молодости проблемы с гинекологией, мать ее по больницам таскала и по санаториям, но все без толку! – Он рубанул воздух рукой. – Ленка бесплодна, это точно!
Лицо девушки тут же скривилось, и из ее глаз фонтаном брызнули слезы.
– Я ничего не понима-а-а-а-ю… – содрогаясь от рыданий, голосила она. – Ничего…
– Не реви, – по-учительски строго сказал Эдуард. – Слезами горю не поможешь… Тем более что никакого горя нет. Подумаешь, старуха в маразме что-то напридумывала…
– Она не напридумывала! И у нее всегда было острое мышление…
– И богатое воображение, – закончил за нее Эдик. – Ей просто так захотелось, чтобы ты была ее внучкой, что она даже поверила в свою фантазию… Со старыми людьми это бывает…
– Нет, Эдуард Петрович, вы ошибаетесь, – гораздо спокойнее сказала Аня. – Бабушка ничего не придумала… Если бы вы видели ее письмо, вы сами бы это поняли.
– Сделаем анализ ДНК? – подумав, предложил Эдуард.
– Что сделаем?
– Анализ, ты разве про такой не слышала?
– А… Слышала что-то… Но это, наверное, дорого и долго…
– А куда нам спешить?
– Это вам некуда, а мне… – Аня грустно улыбнулась. – Мне очень хочется побыстрее узнать правду. – Она надолго замолчала, собираясь с мыслями, потом глубоко вздохнула и заговорила вновь: – Не знаю, поймете ли вы меня, но я попытаюсь объяснить… Я всю жизнь была сиротой. Сиротой при живой матери. Она не любила меня, я чувствовала это и была страшно одинока… У меня не было друзей, потому что я считала: раз меня родная мать терпеть не может, то чужие люди и подавно… Но речь сейчас не об этом… – Аня тряхнула головой. – А о том, что у меня не было семьи: ни дядей, ни теть, ни сестер, ни братьев… И вот я узнаю, что семья есть, просто я о ней ничего до сих пор не знала. Оказывается, я не сирота! Оказывается, у меня есть бабушка… Да, она умерла, но у меня есть память о ней, есть ее могилка, на которую я смогу положить цветы… И у меня есть отец… Честно говоря, когда я прочитала бабушкино письмо, то первым делом подумала о вас… Эдуард Петрович, я была так рада, что это вы…
– Прости, Анюта, – он погладил ее по русым волосам. – Но это не я. И ты не ее внучка, это точно. Внучатая племянница, это может быть. У матери были сводные братья, были двоюродные, вполне возможно, что кто-то из многочисленного клана Шаховских и обрюхатил твою мать, но никак не я…
– Да, я понимаю… Но все равно, пусть не вы, пусть кто-то другой, но этот кто-то не абстрактный кобель, от которого мать меня нагуляла, а реальный человек, и имя его я теперь могу узнать!
– Каким образом, девочка?
– Я спрошу у Елизаветы Петровны Голицыной, она должна знать.
– Да-а, – протянул Эдуард, нахмурив кустистые брови. – Вета должна… Уж кому-кому, а ей вся подноготная нашей семьи известна.
– Тогда я побегу, – воскликнула Аня, вскакивая с дивана.
– Адрес-то хоть знаешь?
– Нет, – сникла она.