От отселения в комнатушку Энгельса спасло то, что в квартире была прописана еще и мать. Лена почему-то не подумала об этом, хотя знала, что та жива и находится в больнице. Пришлось ей пойти на компромисс и согласиться на крохотную однушку в пригороде. Энгельс отселил бывшую супругу в квартиру тетки, а ту взял к себе. Тетя уже была очень старенькая. Славин ухаживал за ней год, пока она не умерла.
Лена после развода больше замуж не вышла. С каждым годом она становилась все более странной. Энгельс регулярно виделся с сыном, поэтому был в курсе жизни бывшей супруги. Она постоянно впадала в крайности. То истово молилась, ходила в церковь, собиралась уйти в монастырь, то разочаровывалась в Боге и начинала вести аморальный образ жизни. Был период, когда она запила и стала пропадать черт знает где. А потом привела в дом женщину и сказала, что та будет жить с ними. Когда Энгельс узнал об этом, он решил забрать сына к себе. Но Лена вовремя одумалась (или просто не сложилось у нее с той барышней), закодировалась, перестала гулять и занялась распространением пищевых добавок. Это так ее увлекло, что Лена добилась больших успехов на поприще сетевого бизнеса. Вот только и он быстро ей наскучил. И Лена ни с того ни с сего подалась в политику. Решила баллотироваться в законодательное собрание. Но проиграла выборы и мгновенно изменила свои жизненные приоритеты. Лене расхотелось помогать другим. Она решила жить для себя. Уволившись с работы, она занялась живописью. Пыталась продавать свои работы. Не получилось. Бросила. Вернулась к танцам…
И так до бесконечности. Благо Энгельс ее не бросал. Очень хорошо помогал деньгами. Он не мог иначе, Лена растила его единственного сына. Когда Славин рассказал о супруге Верещагину, тот его пожурил. Сказал, нужно было непременно отвести Лену к врачу. У той явно после родов развилось психическое расстройство, которое с годами только прогрессирует. «Не удивлюсь, если она в скором времени окажется нашим клиентом», – резюмировал Борис Борисович.
Славин сам понимал, что нужно было быть настойчивее, но изменить уже ничего не мог. Да и не хотел. С Леной они стали совершенно чужими людьми. Ни симпатии друг к другу не испытывали, ни неприязни. И ностальгии по былой любви не ощущали. Более того, Энгельс решил для себя, что не хочет никаких серьезных отношений. И не стоило их заводить. Брак не для него. По сути, он одиночка. Даже к сыну Энгельс не питал какой-то невероятной любви. И если бы остался бездетным, не сильно бы переживал.
С момента развода Славин не завел ни одного серьезного романа. Всего три несерьезных. Два скоротечных, а один долгий, ни к чему не обязывающий, с замужней коллегой. Но когда та уволилась, Славин больше с ней не встречался и практически о ней не вспоминал. К счастью, сексуальные потребности Энгельса были невелики. Он и по молодости легко переносил воздержание, а с возрастом стал еще спокойнее к нему относиться. Секс как физиологический процесс его мало привлекал. Заниматься им, чтобы сбросить напряжение, он не желал. Ему хотелось интимной близости. Близости! А не полового акта. Поэтому он желал Лену, когда любил ее, и страдал из-за того, что их интимная жизнь закончилась.
За те двадцать лет, что Энгельс ходил в холостяках, он ни разу не влюбился. Он не считал это странным, скорее закономерным. Настроил себя на такую «волну», чтобы избежать страданий, неизменно наступающих после того, как пройдет любовная эйфория. И немного собой гордился…
Вот только оказалось, что зря. Его настрой был совершенно ни при чем. Просто не встретилась за двадцать лет та самая, единственная, желанная, родная… ЕГО женщина!
Нина…
Энгельсу даже ее имя казалось исключительным. Нина…
Нежное, удивительное, музыкальное. Если растянуть гласные и пропеть его, можно заслушаться.
Нина…
Энгельс повторял ее имя на все лады. Смаковал его, как изысканное лакомство, и чувствовал на языке сладковатый привкус…
У Нины была сногсшибательная, экзотическая, хищная внешность. И нежное, исконно русское имя. И в этом несоответствии тоже была прелесть.
Энгельс полюбил Нину именно тогда, когда она ему представилась. Она сразу произвела на него впечатление, но не более того. Он увидел ее лежащей на снегу. Капюшон с головы слетел, черные кудри рассыпались так картинно, что не оторвать глаз. Энгельс мог бы долго смотреть на прекрасную девушку, но ей требовалось помочь подняться. И когда он сделал это, то спросил имя. Просто чтобы убедиться, что незнакомка, которую всю трясло, в своем уме. Вид у нее был не совсем адекватный.
– Нина, – представилась та. И все! Энгельс понял, это ОНА…
Он думал о ней все время. И спать лег с мыслями о Нине. Он мечтал, чтобы она пришла к нему во сне. Там их отношения будут казаться естественными. В действительности же…
«В действительности мы как два полюса… – мысленно вздохнул Энгельс. – Она молода и прекрасна. Я зрел и не очень хорош собой. Она наверняка ждет принца на белом коне. Я же скорее Ходжа Насреддин на осле, хотя у меня вместо осла дорогая машина. Она никогда не ответит мне взаимностью…»
Нина Славину не приснилась, как он ни старался заманить ее в свое сновидение.
«Я хочу ее видеть! – отчетливо понял Энгельс. – Если не сейчас, то как можно скорее. Как хорошо, что я знаю, где она работает. Нина вчера сказала, что трудится в картинной галерее «Эстет». Не нанести ли мне туда визит? А потом в больницу, к маме…»
Приняв такое решение, Славин начал бриться с особой тщательностью. И одновременно продумывал, что следует надеть, чтобы произвести на даму особенно приятное впечатление.
Нине снился кошмар. Жуткий и бесконечный. Казалось, она спит целую вечность и видит одно и то же – беспроглядный мрак, в котором кто-то прячется. Нина знает, что этот кто-то рано или поздно выскочит из темноты и убьет ее, и затянувшееся ожидание неизбежного было страшнее самой смерти.
Нина прекрасно понимала, что спит, и очень хотела проснуться. Она заставляла себя открыть глаза. Но у нее ничего не получалось. Ей снилось, что она разлепляет веки, но видит ту же тьму. Сначала кажется, что она проникла и в действительность, но потом наступает понимание – она все еще спит, и кошмар продолжается…
А тот, кто прячется во тьме, все ближе! Он вот-вот выскочит из мрака…
Нет, вылетит в образе гигантского ворона! Черной птице легко спрятаться в темноте, стать ее частью. Нине уже слышится карканье. Сначала далекое, затем все более близкое и, наконец, оглушительное, разрывающее барабанные перепонки…
Нина разлепила веки. Она ожидала снова увидеть черноту, но нет, в глаза ударил яркий свет. Пришлось зажмуриться. Спать она легла, не погасив бра, и теперь именно его свет резал глаза.
– Проснулась, – с облегчением пробормотала Нина.
– Кар! – услышала она.
– Значит, это ты меня разбудил? – обратилась она к Карлу. Ворон сидел на спинке кровати и внимательно смотрел на Водянову своими глазами-бусинами. – Что ж… Спасибо!