Book.

Верный «Сигурд» перетолмачил: «Ваше имя и цель прибытия?»

— Андрей Румянцев, пилот, соискатель, прибыл для прохождения собеседования. Мое резюме…

— Знаю, — перебил меня дежурный, успевший выстучать мажорную гамму на клавиатуре планшета. — Сеньор Роблес ожидает вас в 15–00.

И зачем-то добавил:

— По местному времени.

Будто кто-то думал, что по московскому.

— Вот ваш временный пропуск.

— Простите, а где мне найти…

— Ах, ну да. Административный блок, подуровень три, офис. Да тут на каждой стене терминал, наберите имя, и у вас будет подробный маршрут!

— Скажите, уважаемый…

— Сеньор Рохо.

— Сеньор Рохо, сейчас половина второго, где я могу…

— Посетите бар! Вы голодны после перелета, я уверен!

Надо же, какой понятливый служака! Все с полуслова!

— Спасибо.

— Всего доброго, удачи на собеседовании! — напутствовал меня дежурный и белозубо наулыбался вслед на полмиллиона терро.

«Какие-то они здесь подозрительно дружелюбные, — подумал я. — Неспроста. Или испанский темперамент, или с пилотами у них напряженка».

Сперва я решил наплевать на бар и прогуляться по потенциальным владениям. В самом деле, что можно поесть в баре? Только если в том смысле, что «выжрать». Кактусного самогону, например. Или что там в ЮАД — Южноамериканской Директории — популярно?

Однако первая же дверь оказалась заблокированной, а сканер, прочтя временный кусок пластика с моей фамилией, сообщил, что «Usted no tiene acceso a dichos locales», и ворота не отпер. Со второй дверью произошла симметричная история. Возле третьей меня встретила пара корректных бугаев в черных комбинезонах с надписью «Hermandad», которые поинтересовались, какого ляда я всюду шляюсь.

Форма у них была покроена так знатно, такая в ней крылась смысловая нагрузка, что связываться с бугаями я бы не захотел, будь я хоть три раза осназ. Высокие воротники, широченные, явно не родные, плечи и тугое натяжение ткани выдавали интегрированную бронезащиту третьего легкого класса. Раблезианские гульфики намекали на несомненную мужественность обладателей. При виде кулаков в армированных тактических перчатках фантомно болели скулы, а рифленые ботинки обещали множественные переломы ребер.

«Черт, и тут особисты-безопасники», — подумал я, вслух извинился, и поменял планы.

Приложив ухо к животу, ваш покорный слуга понял, что нешуточно голоден. В самом деле, последний раз покушать довелось… Бог знает когда. И я все-таки направил стопы в бар. Блок 3, палуба 11, помещение 21.

По пути в голове оформились первые впечатления.

Нехорошие.

Резюмируем их так: «Что за дыра?!»

Все было какое-то… не то чтобы допотопное, нет. Какое-то нарочито гражданское! Вот свежее напыление на переборке, а вот под ним, здравствуйте, старое напыление, и свежий слой закономерно отшелушивается. Лифтовые двери скрипят (а лифтов в этой громадине ой-ой как много). Неработающие лампы на подволоке. Не штатно обесточенные, а именно неработающие!

Ну а когда я увидел ржавый трубопровод, моя военная душа возопила «о, ужас!» и глаза непроизвольно принялись искать боцмана. На «Дзуйхо» за такое вольное художество во вверенном хозяйстве можно было залететь на внеочередные наряды, запросто.

Правда, даже на моем родном учебном корыте, старом, как говно мамонта, все ответственные узлы выполнялись из нержавейки или неубиваемого армированного пластика, а тут — на тебе.

Словом, настоящая, живая ржа меня добила. Я все понял, поставил крест на местном хозяйстве и побежал утолять голод, сиречь вульгарно жрать.

В баре было людно. Бар был обширный. В баре было помпезно. Всякие цветные лампочки, опалесцирующие гирлянды и здоровенная голограмма над стойкой: «Terragona. DiR». В баре играла приглушенная музыка, а за стойкой обнаружился, да-да, живой бармен — не робот какой-нибудь.

Этот сутулый субъект лет между сорока и пятьюдесятью, с простительным брюшком быстро взял меня в оборот — выдал меню, насоветовал всякого, назойливо предлагал текилы (во! именно так называется кактусный самогон, вспомнил!) и, пока готовили заказ, развлек анекдотом.

— Августин Фурдик, — представился он и протянул руку.

— Румянцев. Андрей, — ответил я и руку пожал.

— Андрэ? Новый пилот? — сеньор Фурдик нешутейно оживился.

— Пилот. Только не новый. То есть, я только что прибыл, на службу меня еще не взяли.

— А, брось! У военного пилота, да еще из России, проблем быть не может. Место у тебя в кармане. Я, Августин Фурдик, так сказал!

Андрэ, то есть я, поинтересовался, откуда видно, что я военный? Собирался спросить, с чего он взял, что я русский, да передумал. Не так сложен мир.

— Шутишь, мучачо? Я вашего брата за пятнадцать лет перевидал, cabron, тысяча и одну штуку! Мадонна с твоей формой — любой дурак может напялить. Но ты сел — будто кол проглотил. Спина прямая, аж лопатки друг о друга скрипят, колени вместе, локти у боков! Не-е-ет, чтобы так сидеть, нужно специально учиться. А как ты ходишь? А форму носишь? А кто в здравом уме говорит «на службу», вместо «на работу»? Ну что, я не прав?

— Так точно, вы правы. Я военный пилот. Истребитель, — и мрачно добавил: — Бывший.

— Знаешь что, Андрэ, бросай мне выкать. Давай на ты. Августин. — И он снова потянул руку через стойку.

— Андрей, — сказал я, пряча неловкость.

Ненавижу фамильярничать с незнакомыми взрослыми людьми. Говорят, у матерых барменов так принято, но я — неопытный. Оно и понятно, когда мне было ходить по кабакам? В Северной Военно-Космической, что ли?

— Ты со мной дружи. Я здесь всё и всех знаю. У меня вот здесь, — он постучал пальцем по залысине, — самые свежие новости. Думаешь, начальство знает больше? Черта с два оно знает! Треплются-то все где? А все сюда приходят. А тут я: сижу и слушаю. Ладно, ты кушай, не буду отвлекать. И вот что еще: расслабься, ты не в армии!

Я принялся кушать. Суп-пюре из крабов и острейшие буритос — блины с мясом.

При этом я мысленно воздал должное бармену: «Какой тактичный человек! Не стал выспрашивать, с чего это я „бывший истребитель“. Опытный!»

Ваш покорный слуга расположился за стойкой у всех на виду. Я ел и разглядывал в огромный панорамный иллюминатор, как розоватый шар Лукреции кажет щегольские кудри протуберанцев из-за Цандера. Лукреция была красавицей. Как, впрочем, большинство из их семейки. Красиво рождаются, красиво живут, и умирают — тоже красиво.

Я, стало быть, любовался звездой, а меня усиленно разглядывал весь космический кабак — еще бы, новичок! Станция велика, а персонала не больше шести-семи тысяч. Считай — здоровая деревня, все всех знают.