— Прощай и ты, Бахман.
Конец связи. Общий канал отрубился. А от машины Салехи в нашу сторону полетела ракета. Персонально в Бердника полетела. Видимо, это была последняя ракета на флуггере комдивизии.
Плеснули лазерные импульсы. «Орланы» дали залп.
А я… я высматривал «Абзу» с номером 459, который пилотировала лейтенант Рошни Поуручиста Тервани. Если она его все еще пилотировала.
И…
Вот же он, мама дорогая! Вот он!
Четыреста пятьдесят девятый!
«Абзу» модификации «Дельта» в российской системе обозначений!
Вот он ушел в облаке фуллеренового волокна от «Овода». Дал залп лазерами. В бочке разошелся на встречных курсах с еще одним «Оводом». Рошни всегда умела летать.
Флуггеры сходились грудь в грудь, в финальную свалку. Фланговый залп «Орланов» пережили всего восемнадцать конкордианских машин. Меня могли сбить раз десять, будь у них ракеты. Потому что ваш неумный друг и верный рассказчик высматривал «Абзу» номер 459! Забыв о долге, о ведущем, забыв о самой жизни!
Слава Богу, теперь Бердник не лез в свалку, командуя издалека, как и полагается командиру авиакрыла.
А я полез.
Красиво, кстати, полез, сцепившись с каким-то «Абзу», который прорвался через наш строй. То есть вроде как не нарушая устава. Мы закружились палыми листьями на ветру, и тогда я выпустил свои последние «Оводы», дав им пожужжать напоследок. Не везти же домой, в самом деле!
На борту врага не осталось ни фуллерена, ни ловушек, да и пилот был не в форме после всего. «Оводы» вывернули правую плоскость с корнем, и над пустыней закружился оранжево-черный парашют.
Так, а теперь, когда я в центре свалки — самое главное.
Борт 459! Парсер засек его на трех часах с превышением девятьсот.
Я форсажил двигатели, выписывая вираж, добирая одновременно по высоте. И вот мой «Дюрандаль» завис над «Абзу» со стороны солнца по имени Вахрам. А я принялся долбить вызов на узконаправленном канале.
— Рошни, Рошни! Отзовись! Отзовись, упрямая ты дура! Это я, Андрей Румянцев! Выйди на связь, Рошни!
И, о чудо, она откликнулась!
В этом самом месте должен был состояться душещипательный разговор. Ромео и Джульетта. Монтекки и Капулетти в космическом исполнении.
У меня было что сказать! Да и у нее, я уверен.
Но вместо этого получилось коротко и зло:
— Я хотела стать твоей женой, Андрей, а теперь я должна тебя убить.
— А я хотел стать волшебником! И не стал! А ну быстро врубай катапульту!
«Абзу» пошел на вираж. «Дюрандаль» ястребом упал вниз.
«Должна меня убить! Должна она! Я тебе покажу Домострой, козища клонская!»
У меня было преимущество в полсекунды. И я его использовал. На все сто. Или даже двести.
«Посадить. Посадить мерзавку! Пусть ранить, но не убивать!» — билось в моем мозгу.
Она в меня выстрелила! Из твердотельной пушки! И даже умудрилась зацепить! Парсер пожаловался на повреждение носового обтекателя. Ну это ничего. Нам теперь в космос не надо…
Мой маневр был неудержим. Фора в скорости благодаря отвесному пикированию была приличной. Я вырулил в заднюю полусферу виражащего «Абзу» и взял превышение.
Лазеры спицами вонзились в двигательную гондолу над правым соплом. Взрыв испаряющейся материи расшвырял обломки двигателя. «Абзу» моментально просел и лег в крутой вираж — двигатель на левом крыле продолжал работать!
Рошни успела компенсировать плоское вращение воздушными рулями, правобортовыми дюзами и резким снижением тяги на уцелевшей гондоле. Машина перешла в пологое пикирование на смешной высоте в четыреста метров над землей!
Что и требовалось.
Очередь из «Ириса» по крылу (двигательные гондолы на «Абзу» в плоскостях, если вы не помните). Лазеры перезакачались, но нельзя! Слишком опасно!
Сорок снарядов, чтобы с запасом!
Я попал. И, кажется, все-таки переборщил.
Да, пламя в единственном сопле пошло на нет. Зато плоскость украсилась зеленым языком огня! Неужели сейчас рванет? Нельзя!
И ваш покорный слуга, как последний недоумок, а может быть, гений… Короче говоря, я обрушил тяжеленный «Дюрандаль» на истребитель Рошни. Днище, скрежетнув, сокрушило вертикальное оперение, которое, в свою очередь, распороло мою родную обшивку.
Плавно, рукоять от себя, к земле, к песку, к мягким барханам…
И позициям какой-то нашей пехоты. Слава Создателю, не на головы парням, а позади линии фронта.
«Абзу» рухнул в песок качественно, всем днищем! И запрыгал, расплескивая почву вокруг себя! Крыло, то самое, охваченное пожаром, отвалилось, и только тогда, выдержав благородную паузу, двигатель соизволил взорваться!
Взрыв был силен.
Так силен, что осколки настигли огрызок машины, я это видел, когда «Дюрандаль» проносился над местом крушения!
И тут парсер сообщил, что флуггер серьезно поврежден, высота ниже безопасной нормы при нынешнем состоянии систем, и он сейчас товарища пилота катапультирует.
— Куда, дура! — успел заорать я. — Назад!
Но понял вдруг, что «назад» не будет.
Фонарь кабины отстрелился, мягкий удар под задницу, над головой с хлопком вырос бело-сине-красный купол, и вот мы — я, кресло, парашют — падаем на землю!
Одиннадцатая штурмовая бригада шла хорошо.
Настолько хорошо, что сражение за Керсасп застигло ее в самом предполье.
Нарвались на укрепленную позицию клонской пехоты.
С наскока траншеи и ДОТы взять не удалось, а все из-за батареи станковых плазмометов.
Но подошел танковый батальон прорыва. Тяжелые Т-12 не церемонились. Забросали окопы из подвесных минометов и тяжело поползли вперед. Пехота не могла остановить лавину бронированных монстров, не выдержала и стала отступать.
А когда в прорыв вошли штурмовики — побежала.
На этом бой закончился. Танковая колонна и подоспевшие бэтээры мобильной пехоты рванули вперед, развивая успех, a 11-й штурмовой спустили из штаба приказ удерживать позицию.
Учитывая обстановку, участие бригады в сражении, да и во всей войне можно было считать оконченным.
«Ну и славно», — решил Салман дель Пино, он же майор Эстебан.
Его скафандр был знатно измят осколками от недалекого взрыва, а бронесегмент левого бедра пошел волдырями — клонские плазмометчики недобрали буквально метр, нацеливая свой агрегат.
Станковый метатель плазмы работал в режиме широкополосного поражения и пять человек в шеренге превратились в пыль. А Салман выжил, успев откатиться в сторону за миг до выстрела, и теперь не горел желанием повторять подобные фокусы.