* * *
Практическая астрография не радовала. Совсем не радовала. Я стоял в полном одиночестве над стационарным планшетом, так и этак вертя голограмму системы Альцион. Планшет жил в «ученой» выгородке Склада № 5, на Грозном.
Эскадрилья Особого Назначения сидела (а также лежала, слонялась и разлагалась) в расположении Тринадцатого Сектора Новогеоргиевского космодрома. Вовсе не потому, что «мы к земле прикованы туманом», как поется в древней песне. С тех пор, как те ноты легли на бумагу, минули века, и для флуггеров нет нелетной погоды — по крайней мере, если мы говорим не об атмосфере газовых гигантов. А вот нелетное состояние очень даже есть.
Нас, всю эскадрилью, будто обухом по голове хватили, когда барраж из четырех разведывательных зондов сообщил: «Левиафан» в расчетной дельта-зоне не появился.
Следовательно, мы остались без Главного Начальника. Хотелось надеяться, что временно — однако с надеждой выходило не очень. Лично у меня уж точно.
Два вопроса, связанных с воинской практикой, встали как… м-м-м… в общем, крепко встали, как зверь, на двенадцать часов!
Первое: как воевать будем? Нам даже никто приказа отдать не мог, ведь официально мы не только никому не подчинялись, мы даже не существовали.
Второе следовало из первого: что будет с нами? Ну вот так, по-простому? Пока нас прикрывала могучая тень товарища Иванова, мы были секретными пилотами особого назначения, такими таинственными, что даже ГАБ не смело чирикнуть: кто это оккупировал родной Сектор 13 и здрасьте не говорит?!
А теперь? Куда нас всех без отца-командира, учитывая ой какие непростые биографии?!
«И понесло же тебя, товарищ Иванов, к черту на рога, — думал я. — Самурай, блин, монополь Дирака тебе в пульсар…»
Я ворочал голограмму с боку на бок. Вот Альцион. Ладонь на себя, пальцы в стороны — увеличение и приближение. Голубой гигант.
Щелчок, возле картинки возникла сопроводительная цифирь. Класс В9 III — ничего особенного. Вот Береника, с которой мы недавно столь удачно слиняли. Еще пять ледышек на дальних, очень дальних орбитах — бесполезные скопления льда и пыли, вроде нашего Плутона. Не планеты — недоразумение.
Пояса астероидов… что-то их многовато в системе… Ягну над чем-то потрудились? А вот жирный, очень жирный газо-пылевой диск. Его внутренний край сереет примерно в десяти миллионах километров от Береники.
Над диском должен был материализоваться «Левиафан». И не материализовался.
Тысячи парсеков от Солнца, тысячи парсеков от Грозного. Далековато. Естественно, никакие наши средства обнаружения не могут контролировать на таком расстоянии выход корабля из X-матрицы. Но в ходе первого рейда нами были выпущены в систему Альцион четыре больших БПКА (в просторечии — разведзонды) «Метеор». В числе прочего они должны были засечь прилет «Левиафана» и сразу же отбить нам депешу по X-связи.
Да и сам «Левиафан» на связь обязан был выйти! Это ж вам не жене забыть позвонить! (Что тоже свинство, не спорю. Но подобная забывчивость на службе не просто свинство, а преступление!)
«Ну и куда ж вы делись, черти?!»
Такая мысль мучила не одного меня. Причем я уверен, что люди более звездатые погонами мучились куда сильнее. Где, где они, с крупнокалиберной компетентностью?!
В унисон мыслям чавкнуло кольцо сфинктерного входа. (Ученый хлам располагался в обычном для нас надувном модуле со всеми туристическими последствиями для антуража.)
— Здравствуй, Андрей.
— Наше вам!
— Андрюша.
— Салют, лейтенант!
Я обернулся. Пожалуйте: Ревенко, Разуваев и Космолинский — непонятного звания гражданин в штатском, который заведовал у нас наукой. «Андрюша» — это, конечно, прекрасная капитан Браун-Железнова. Теоретически «Андрюшей» меня мог приласкать и Сантуш, но из уст Александры оно гораздо приятнее.
Капитан выглядела нехорошо: прическа в растрепе, глаза красные — сразу видно: плакала.
Поручкались.
Зареванные глаза Саши сообщили, что сегодня я именно Андрюша, то есть дробь службе.
— Вникаешь? — поинтересовался Космолинский, засовывая ученые руки в голограмму.
— Скажи, Саша, что, никаких вестей? — спросил я, проигнорировав риторический вопрос науки.
— Молчат, проклятые.
Сеня Разуваев обнял ее за плечи, тряхнул неуставным своим чубом и принялся утешать.
— Ой, ну шо вы, товарищу капитану! Шаланда наша вон куда шнобель сунула! Тут бикицер не выйдет — далековато! Еще двух суток нет, а вас уже штивает, як на волне. Спокойнее треба! — Ударение на первое «е», одессит, мля.
Саша вежливо, но настойчиво спихнула его руку и отошла в сторону. В мою сторону, за что ей огромное мерси.
— Однако непорядок, — констатировал Ревенко, как водится, бдительный. — Я понимаю: вышли в дельта-зону, напоролись на неприятности, все умерли. Но X-связь-то есть! «Метеоры» летают! Сообщение послать! «У кого жена, брат, мы не вернемся назад!»
— «Зато будет знатный кегельбан. И старший ответил: есть, капитан», — машинально продолжил цитату Космолинский, гипнотически и бесполезно вращавший голограмму.
Делать этого явно не следовало, так как капитан у нас был совсем не такой железный, как в бессмертном стихе. Саша всхлипнула, уложила лицо в ладошки и принялась дрожать. Галантный одессит Разуваев моментально смахнул с банки стопку планшетов и усадил ее, всячески ободряя.
— Та они не за цэ говорили, цэ ж пустой базар, цикависти ради разговору!
— М-да, — только и смог сказать ваш покорный слуга, беспомощно посмотрев на Сашу. — Слушай, Артем, а если предположить, что «Левиафан» из X-матрицы вообще не вышел? Ну вот так: вошел и там остался? Это ж пространство дробной размерности, бес его знает, как там оно…
— Бред, — прокомментировал Космолинский.
— Ты в Академии своей вообще чему учился, голубь мира? — Это Ревенко, которому и был адресован вопрос.
— Ладно, ладно, я ж так, в формате предположения! — Мне пришлось для надежности отрицать свои слова взмахами ладоней.
— Цена такому предположению дерьмо. — Артем был непреклонен. — Корабль двигается в X-матрице, пока работает привод люксогенового двигателя. Только он держит корабль между складок пространственного фрактала! Если X-двигатель выйдет из строя, борт просто вышвырнет в обычное пространство! В самом худшем случае — по кускам! Это физика! «Левиафан» не появился в расчетной дельта-зоне, значит, появился в другой, нерасчетной. А мы его не засекли, потому что смотрели не туда! Никаких вариантов! Скажи, Космолинский!
— Космоли-и-инский… — протянула наука, все еще созерцая астрографический объем. — Кхм. Ревенко, конечно, прав, но, так сказать, практическое наблюдение Румянцева рисует нам оперативную картину, с которой придется работать. Рейдер исчез — это факт. Бредовость допущения общей картины не меняет: для нас «Левиафан» потерян так же верно, как если бы он в самом деле остался в X-матрице.