— А потом разговор, три, — закончил за него Фицральф и лорд Этли согласно кивнул.
Еще через две минуты встроенный барный комбайн выдал из гнезда у каждого подлокотника по вакуумной «поилке», которые заменяли в невесомости стаканы.
Саймон активировал пирамидку сферы молчания и первые слова действительно важного разговора готовы были сотрясти воздух в отсеке, когда «Альтаир» более чем ощутимо тряхнуло.
Саймон замер с поилкой в руках, а лорд Этли раздраженно вонзил ее в гнездо держателя.
— Bloody hell!
Ответом ему стал рев сирены, сквозь который прорывался панический крик:
— Тревога! Тревога! Тревога!!!
Что, учитывая сирену, тоже было «вполне очевидным фактом».
Выстрел парализатора. Мгновением раньше в кресле обмякла могучая фигура Саймона. Волны темноты. Тошнота. Резкие команды, как сквозь вату. Качает.
«Меня куда-то несут, — понял лорд Этли. — Но куда?»
Риторический вопрос без ответа.
Падение во что-то огромное и мягкое. Резкие перегрузки. Перегрузки сменяются устойчивой силой тяжести. Очень тошнит. Вдоль тела ощущаются ремни.
Темнота, разбавленная неясными световыми пятнами. И голоса, размытые, как свет, и такие же далекие. Опять перегрузка. Она все нарастает, но не сильно. Она не тревожит. Тревожит тошнота и невозможность сконцентрировать мысли.
Такие надежные, тренированные и послушные мысли вышли из-под контроля, сменившись отвратительным калейдоскопом образов, смазанных воспоминаний и полуфраз. Вот это тревожит.
Лорд Этли на секунду вспомнил давнюю попойку в Оксфорде: юный студент Роберт вступает в товарищество Адама. Было много пива, виски, девочек и марихуаны. Это было очень давно, в прошлой жизни. Но и это воспоминание его покинуло.
Потом пришел его дворецкий Саймон. Огромная, молчаливая тень, ходившая за ним долгие годы. Двадцать четыре года назад дворецкий попросил его о разговоре…
Товарищество Адама…
Не обманули! Стоило принести клятву — и жизнь понеслась в гору, будто на хорошем ракетном ускорителе. Казалось бы. Игры нескольких десятков молодых шалопаев и нескольких старых пердунов — преподавателей. Ночь в гробу на кладбище, кровь из вены в каменной чаше и донельзя глупая клятва, а такой эффект!
Двадцать два года — золотой оксфордский диплом. Двадцать пять — доктор юридических наук по специальности «международное право». Назначение в юротдел правительства директории.
Двадцать семь — доктор международной экономики. Двадцать восемь — продажа фамильного имения на Кларе и покупка акций «Авроры». Двадцать девять — партнерство в фирме. Тридцать — член правления фирмы. Тридцать два — практика в правительстве ОН на Фиджи. Тридцать три — первый срок в Европарламенте. Тогда же — Роберт Этли самый молодой президент концерна «Аврора». Тридцать пять — самый молодой спикер Европарламента или, как изволят выражаться господа немцы, вице-президент Евростага. И так далее.
И разговор со своим дворецким, чья фигура казалась вечной и незыблемой. Как собственная тень. И такой же неотступной.
— Вынужден просить вас о разговоре, сэр Роберт, — низкий поклон.
— Саймон, друг мой, мне сейчас недосуг…
— Вынужден настаивать, сэр Роберт. — Слуга достает сферу молчания.
Тогда он рассказал ему кое-что о реальной политике и реальной власти. Напомнил ему о его успехах, давней, прочно забытой клятве. А также некоторых грешках, которые, если что, могли навсегда похоронить карьеру, честь и даже жизнь. Предложение, от которого нельзя отказаться.
С тех пор на людях они по-прежнему слуга и господин. На деле сэр Роберт теперь — брат Лебедь, а его дворецкий — непостижимо могущественный Бегущий за Солнцем. И власть. Колоссальная, звенящая, непостижимая. Опасная и увлекательная игра. Фишки на ломберном столике.
И вот: столик падает, фишки водопадом низринуты на пол, а сам брат Лебедь оказывается в черном мешке пси-паралича.
Тошнота.
Обморочный сон.
Когда «Альтаир» закачался, подхваченный неведомой силой, буквально через несколько секунд в потолке образовалась дыра с огненной каймой. Еще бы! Штурмовой резак рассчитан на броню звездолетов. Обшивка представительского флуггера для него — промокашка.
В дыру просыпался ливень стопорных пуль. Хитрая дрянь — метательный снаряд из кинетического «бета-геля» в тонкой полимерной оболочке. Оболочка разлетается, а мишень получает страшной силы нокаутирующий удар, которому позавидует боксер-тяжеловес. Бета-гель, по сути, еще и клей: без химического растворителя — не оторвать.
Секунда — и все телохранители обездвижены. Дыра разрождается черными фигурами. Еще секунда — пассажирская перегородка взломана. Импульс пси-парализатора.
Вот такая история.
Нарастает перегрузка, и его сознание тонет в липком киселе, наполненном всеми вещами, лишенном всех вещей. Это может быть только X-матрица.
* * *
Лорд Этли почувствовал себя вернувшимся в тело. X-прыжок завершен.
Шеи касается игла. Мгновенная резкая боль, рассеивающая дурман.
Он сидит в кресле… медицинском? Да, это оно и есть. Лазарет. Типичный лазарет. Такой бывает… в тюрьмах. При гауптвахтах крупных звездолетов. Тюрьма отпадает, учитывая недавний нырок в подпространство. Значит, звездолет.
Тесный кубрик в обрамлении серых переборок — голая сталь. Не то два, не то четыре кресла-койки. Минимум необходимого медоборудования. Тусклый рассеянный свет — световые панели в режиме ночь. Как-то так.
Пейзаж, непритязательный, давящий пейзаж дополняют три фигуры: двое мужчин, одна женщина. Больше ничего сказать нельзя. У всех на лицах мимикрирующий грим в режиме «маска-ноль». Рот, нос, два глаза, абсолютно ровные и гладкие, без отличий и примет. Голоса, надо полагать, изменены гортанными нановставками, которые дополняют обычно каждый комплект грима.
И тут угадал.
— Вы очнулись, лорд Этли? — электрический голос без модуляций.
Он хочет сказать «да», но тут его наконец выворачивает. Блевотина тугой струей бьет по палубе, брызги марают комбинезон говорившего и женщину, стоящую рядом с ним. Женщина отпрыгивает и принимается отряхивать капли руками в перчатках.
Лорд, перегнувшись с кресла, насколько позволяли ремни, успевает разглядеть фигуру Саймона в соседнем кресле.
— Пардон, мадам, — произносит он, отдышавшись.
Проклятая тошнота, наконец, ушла.
— Ничего, ничего. — Первый даже не шелохнулся.
Принимает извинения за даму, каков хам. Третий рысью бросается к медицинскому комбайну в изголовье. Все ясно — врач.
— Что с моим слугой?
— Все в порядке. Не беспокойтесь. Он спит.