– Египтянин, клянусь лоном Ашторет!.. У моего святилища!.. Откуда тут взяться египтянину?
– Я приехал с молодым Эшмуназаром. Мое имя Ун-Амун, а ты, должно быть, жрец Шеломбал? — Привстав, я поклонился. — Эшмуназар говорил мне про тебя, почтенный.
– Эшмуназар!.. Щеголь, мот и повеса! — рявкнул жрец. — Что он мог говорить?
– Только хорошее. Славил твою доброту и благочестие, — отозвался я, взирая на Шеломбала не без опаски. Он был не столько высок, сколько широк, и все же казался огромным. Он мог придавить меня одной рукой.
– Грмм… славил, значит… ладно… — Жрец покосился на кувшин, потом ткнул в него пальцем. — Там что-то осталось? Осталось? Дай сюда!
Вино булькнуло в его глотке и исчезло. Шеломбал вытер рот бородой, снова осмотрел меня и молвил:
– Ты тот египтянин, о котором мне говорили мореходы. Ты ограбил тирских ублюдков и выпустил им кишки. Сколько их было? Двадцать? Тридцать?
– Только шестнадцать, — уточнил я.
– Надо же! А по виду комара не задавишь! — Жрец шумно рыгнул и почесался. От него за пять шагов разило жареной рыбой и чесноком.
– Я их не убивал и не грабил. Хвала Амону, я в жизни никого не убивал! Со мной был воин из слуг танисского владыки, и он помог мне в деле с тирянами. Я взял лишь то, что принадлежит Амону — ларец, а в нем серебра на тридцать дебенов.
– Жаль, что вы с тем воином их не убили. Грмм… Меньше тирских псов — чище на земле и в море!
Похоже, мнение Шеломбала на мой счет переменилось к худшему. Но и мне этот толстяк не очень нравился. Явный чревоугодник, пьяница и невежа. Как сказал Эшмуназар, из тех жрецов, что любят звон серебра, запах жареного барашка и кое-что еще…
Шеломбал вдруг хитро прищурился.
– Слышал я также от мореходов, что явились в храм, будто князь наш тебя гонит, — произнес он. — А что тебе надо от Закар-Баала, нашего великого властителя?
– Кедровые бревна для ладьи Амона-Ра. Послан я Херихором, мудрым жрецом из Фив, и владыкой Несубанебджедом, чтобы поднести дары Закар-Баалу, но дары те похитили в Доре. Вор не найден, и потому я взял серебро у тирян. А они ославили меня разбойником, и князь не хочет меня видеть.
– Грмм… Не хочет видеть… А что у тебя еще есть, кроме ворованного серебра?
Мгновение я колебался — сказать или не сказать?.. Но чем я рисковал? Мою святыню уже видели Эшмуназар и Бен-Кадех и даже рыбаки из ближней деревушки… А Шеломбал все-таки жрец!
– Мудрый Херихор послал со мною бога, — тихо промолвил я. — Послал великого Амона-Ра в том его воплощении, что помогает странствующим и путешествующим. Это священное изваяние в моем шатре на морском берегу.
Шеломбал ухмыльнулся во всю огромную пасть.
– Не заметно, чтобы Амон тебя выручил, египтянин. А я вот помогу! Конечно, если мне захочется. — Он стукнул в грудь увесистым кулаком. — Князь меня слушает! И слушают все знатные люди! И простые тоже, всякие там корабельщики и горшечники! А знаешь почему?
Он снова с хитрой миной уставился на меня. Я молчал, думая, что этот обжора и бахвал послан мне в наказание. Не стоило говорить ему про святыню… ох, не стоило! Но утке не угнаться за стрелой, а человеку за изреченным словом.
– Все меня слушают, потому что я взыскан Ашторет! — наконец произнес Шеломбал. — Она говорит моими устами — конечно, не всегда, а когда ей надо, ей и мне! Вещает богиня о разных делах, дает советы князю, но может и приказать… Понимаешь, египтянин, приказать!
Лицо жреца внезапно изменилось, закатились глаза, раздулись ноздри, пена выступила на губах. В единый миг он сделался мерзок и страшен, точно бесноватый, одержимый сонмом злобных духов. Он откинул голову, поднял к небесам стиснутые кулаки и завертелся на месте, ловко перебирая толстыми ногами. Потом взвыл:
– О князь, князь Закар-Баал, владыка Библа! Плохое дело ты свершаешь! Плохое и опасное! Там, на берегу, в месте грязном, недостойном, пребывает бог из великих богов, могучий бог Египта, бог Амон-Ра, что явился в твой город со своим посланником! Явился, а ты не принял ни бога, ни посланца, закрыв перед ними врата, ожесточившись на них, бросив их в забвении! Теперь гневается на тебя Амон, а длань его тяжела, и если настигнет тебя его ярость, не найдется заступников в том и этом мире! Не медли же, воздай ему честь! Подними бога в город, в свой дворец, призови посланца! Призови, ибо здесь он по воле Амона!
Вымолвив все это, Шеломбал перестал вертеться, вытер пену с губ и спросил:
– Ну как?
– Сколько ты захочешь? — спросил я, понимая, что фиников даром не бывает.
– Сколько захочу, сколько захочу… — пробурчал жрец. — Нынче, знаешь ли, пророчества дороги! Чтобы вошла Ашторет в сердце мое и разум и заговорила моими устами, напрячься нужно!
– Не вижу, чтобы ты напрягался. Говори свою цену! Сколько?
Шеломбал поскреб затылок под высоким колпаком.
– Кажется, упоминались тридцать дебенов серебра? Или я ослышался?
– Упоминались. Но это — серебро Амона.
– А я для кого стараюсь?
– Пять, — сказал я. — Этого хватит.
– Тридцать, — стоял на своем жрец. — Не дашь, сгниешь в камнях у моря.
– Восемь.
– Хм, восемь… даже смешно… Двадцать пять!
– Десять, и ни кедетом больше!
– О, Ашторет! Ты торгуешься, как низкий купчишка!
– От такого слышу. Я сказал, десять!
– Двадцать. И к этому я добавлю свое благословение.
– Не нуждаюсь. Кто с Амоном, тот уже благословлен. Двенадцать.
– Сойдемся на восемнадцати?
– Не сойдемся. У Баала и Мелькарта тоже есть пророки. Возможно, не такие жадные.
– Чума на их головы! Они мошенники, египтянин!
– А ты кто?
Шеломбал шумно втянул воздух носом и объявил:
– Я есмь истина! Давай сделаем так, египтянин: у нас тридцать дебенов, так отчего не разделить их поровну?
– У Амона должно остаться больше, — твердо вымолвил я. — Четырнадцать!
– Ладно, сошлись! Пять дебенов вперед.
– Никаких «вперед». Сделаешь — получишь.
– Ты ехидна, египтянин!
– А ты из камня масло выжмешь!
Мы свирепо уставились друг на друга. Потом Шеломбал почесался и произнес:
– Хорошо, сделаю и получу. Но запомни, египтянин, у меня есть всякие пророчества, в ту и в другую сторону.
Он удалился, а я побрел к нашей повозке, ощущая большую усталость. Слишком много для одного дня — наше путешествие, госпожа Лайли, Эмашторет и еще этот жуликоватый жрец! Я не знал, могу ли ему верить. Он, возможно, бахвалился, утверждая, что князь и люди Библа его слушают; возможно, его пророчествам внимали только птицы да мухи в этом саду. Но я был не в том положении, чтобы пренебрегать помощью — любой, какой одарит меня Амон. По правде говоря, я отчаялся и был готов свернуть шатер, найти подходящее судно и оставить Библ. Конечно, делать этого не стоило, пока не вернулся Мангабат, моя последняя надежда, но если не будет добрых вестей, останется одно — уехать в Фивы. Пусть Херихор зашьет меня в мешок и бросит в Реку, на поживу крокодилам!