— Сиди смирно! — крикнул Живых. Лаборант сидел внутри слюдянистого выроста, как в перевернутом кверху дном стакане, и, прижавшись носом к переборке, смотрел на них. Лицо его исказилось, как в кривом зеркале: глаза казались огромными и круглыми, рыбьими, а плечики и ручки — узенькими и длинными.
Наконец слюдяной стакан начал медленно сжиматься, пока полупрозрачная оболочка не облепила все тело, голову, засаленный комбинезон лаборанта. С тихими чмоками вещество проникло под кожу, растворилось. Щеки лаборанта, блестящие от растопленной массы, порозовели. Он смотрел на них, и глаза его светились.
Бой-Баба повернулась к лаборанту:
— Это Троянец так в людях разбирается. Биополе, что ли, считывает. Да вставайте, все кончилось уже. — Она вздохнула. — Я уж и забыла, до чего хорошо человеком быть!
Живых подошел, помог лаборанту подняться на подгибающиеся ноги. Волосы на голове Профессора слиплись под невпитавшимися остатками студенистой массы.
Полукруглая стена перед ними просела, и в ней вырос, оформился и затвердел модуль управления. Широкая панель управления переливалась все теми же диковинными знаками. Податливые кресла обхватили, поднесли поближе к панели, подлокотники подтолкнули их руки к загогулинам письмен древнее, чем сама Земля. Лаборант крутил головой, подавляя нервную усмешку.
— Ты думаешь, взлетит? — Живых с сомнением окинул пульт.
Бой-Баба уклончиво пожала плечами:
— Он тратил всю энергию на помощь поселенцам. Но кто его знает, откуда он ее берет, энергию эту? Может, и взлетит. — Она задумалась, постукивая металлическим пальцем по коленке. Посмотрела на Живых, на лаборанта.
— Давайте так. Сейчас вернемся на «Голландец» и заберем Тадефи…
— А Мойру тут оставим, — тихо вставил лаборант.
— Мойру оставим, — тихо повторила она, помолчав. — Потом попробуем поднять Троянца. Этого Контролера с его ребятами и скрутить можно, если что. — Она повернулась к лаборанту: — Формула ваша… вы думаете, что она правда помогает?
Профессор, не глядя на нее, глухо ответил:
— Может, и помогает.
Живых покачал головой.
— Ну, и будем возвращаться на Землю, — голос Бой-Бабы окреп, зазвенел. Она выпрямила спину и, не отрываясь, смотрела единственным глазом на еще темный, переливающийся радужными разводами экран перед собой.
— Будут бить, — усмехнулся Живых. — Общество Соцразвития так просто игру себе портить не даст. — Он потянулся, хрустнув искусственными суставами. — Может, как раз здесь новый срок мотать будем.
Она не ответила. Смотрела на мертвый экран и думала о Майере. О дяде Фиме. И как хитро устроено на свете, что довольные и нечестные живут всю жизнь — свою и чужую — и не тужат. Только довольней делаются.
Пока не придет их срок.
Бой-Баба медленно повернулась к Живых с лаборантом. Сердце ее забилось, застучало в искусственных сосудах, ударило потоком чужой перелитой крови в запульсировавший мозг.
— Срок мотать, говоришь? Сначала пусть поймают!
Живых присвистнул. А она, не чувствуя пола под ногами, не видя заигравшей золотистыми сполохами поверхности стен, пошла вперед, в готовно распахнувшийся перед ней пульсирующий светом проход.
* * *
К «Голландцу» транспортер приблизился в почти полной тьме, но включать фары Живых наотрез отказался. Так и ползли на ощупь по обледенелому бездорожью, переваливая через камни, стукаясь макушками о низкий потолок кабины.
Лаборанта оставили в Троянце и там же выгрузили тело Мойры. Профессор обещал подготовить оставшихся поселенцев к эвакуации. В глазах его, как отметила Бой-Баба, поблескивало сомнение, но он все же нехотя согласился, что всем на «Голландец» ехать было незачем. Да и какая помощь от хилого «ботаника» двоим модифицированным богатырям?
Бой-Баба вгляделась во тьму впереди.
— Вроде тихо. Гостей тут без нас не было.
Транспортер скакнул, переваливая через гряду камней, Бой-Баба подпрыгнула на сиденье, и макушка ее шлема глухо стукнулась об обитый мягким пластиком потолок. Сзади звякнуло. Она обернулась. Крышка багажника от удара открылась и елозила туда-сюда.
— Остановись, — сказала она в микрофон. — Закрыть надо, а то на следующем ухабе по корпусу долбанет.
— Да приехали уже… — пробормотал Живых, подруливая к грузовому доку. Он стоял наглухо задраенный, как и оставили.
— Боюсь я за Профессора, — сказал Живых в микрофон. — Чует сердце, спокойно взлететь нам сегодня не дадут. Давай быстро Тадефи в транспортер, и обратно.
Бой-Баба уже поднималась по широкой погрузочной эстакаде, стуча по ребристому железу сапогами.
Но Тадефи забрать они не успели.
— Что за черт! — Бой-Баба все пихала магнитную карту в щель медблока, но тяжелый люк не двигался с места. — Живых, давай-ка разрядом!
Но и разряд не помог. Они стояли спиной к коридору, пробуя открыть дверь и так, и этак. Вход в медблок был задраен наглухо.
— Отключить можно только с мостика, — задумался Живых. — Вот так всегда, когда спешишь…
Коридор позади них осветился. Воздух прорезала молния. Живых тонко вскрикнул и начал сползать по стене. Бой-Баба повернулась его подхватить, еще не соображая, но и ее распластало по стене разрядом.
Сильные руки схватили ее, развернули. Луч прожектора ударил в лицо. Искусственный глаз не успел адаптироваться, и она стояла, заслонив лицо от света, пока ей ощупывали карманы. Сорвали с пояса излучатель. Отстегнули шлем.
Мягкие, легкие шаги приблизились.
— А вот и наши воры, — прошелестел изуродованный голос.
Бой-Баба отвела руку, но видела все еще мало. В дымке, как на испорченной фотографии, перед ней темнело улыбающееся лицо. Приглядевшись, она поняла, что незнакомец вовсе не улыбался — просто слегка загибались вверх уголки его губ. Ввалившиеся черные глаза смотрели безразлично. Как будто его ничто уже не радовало.
— Радист, веди их на мостик, — просипел он.
Они шли — вернее, их тащили, поскольку пораженное разрядом тело плохо слушалось, — вдоль по коридорам, вверх по трапу, по ступеням неподчиняющимися ногами. Руки были стянуты за спиной. Пару раз по дороге Бой-Баба собирала остатки сил, напрягая модифицированные бицепсы, но освободить руки не получилось. Конвоиры, замечая ее попытки, хихикали.
Ладно же. Она расслабилась и остаток пути тащилась послушней овечки. А Живых припекло явно сильнее ее: он так и не приходил толком в сознание, мотал головой и кое-как двигал ногами. Вечно ему больше других достается…
Их поставили посреди мостика, перед пультом управления, и отошли. Сиплый сел в капитанское кресло и крутнулся в нем, обернувшись к ним.
— Соображают? — обратился он к длинноволосому коротышке, держащему обоих под прицелом.