— Значит, это его фирма? — уточнил Банда.
— Может, и не его, но он, по крайней мере, очень заинтересован во всем, что касается ее дед. Возможно, конечно, что его наняли.
— Хорошо. Что было дальше?
— Дальше?.. — Лариса некоторое время молчала.
Чувствовалось, что говорить ей об этом трудно — воспоминания, наверное, жгли душу.
Но, собравшись с силами, она все же продолжила свой рассказ:
— Я отказывалась с ними разговаривать на эти темы. Юный меня все время уговаривал, даже угощал каким-то фирменным шампанским, а Арнольд, наоборот, все время орал, что… вывернет мне матку.
Эти слова, произнесенные молодой женщиной, произвели на ребят тяжелое впечатление. Они молча переглянулись, продолжая слушать ее рассказ.
— Короче, вскоре им это надоело. Юный спокойно отошел к камину, а на меня набросился Арнольд. В считанные секунды я оказалась… без ничего…
— То есть? — жестко переспросил Банда. Он придерживался железного правила проведения допросов — все должно быть предельно ясно и конкретно, без намеков и недоговоренностей. Только тогда можно сделать вывод о том, все ли выложил допрашиваемый или что-то скрыл, недоговорил.
— Он сорвал с меня блузку, бюстгальтер, юбку, разорвал колготки… Я лежала на диване совсем голая, на мне оставались только трусики. Арнольд вытащил из-за пояса наручники, заломил мне руки и сковал их за спиной. Теперь я была практически беспомощной — со мной можно было делать все, что хочешь.
Она замолчала — рассказ давался ей тяжело. Ребята не торопили Ларису, понимая ее чувства.
— В этот момент Юный подошел ко мне и помахал перед носом пачкой долларов. Слушай, говорит, меня внимательно — вот тебе пять штук баксов, и ты работаешь на нас. Если откажешься, Арнольд пощекочет тебя своей вазелиновой головкой. Я послала его, тогда Арнольд рванул на мне трусики…
Ребята слушали молча, не задавая вопросов, не перебивая — они понимали, что сейчас для нее очень важно выговориться. Не только Дубов и Банда, но даже Николай вдруг почувствовал, что испытывает к ней что-то вроде жалости.
Лариса вдруг тихо заплакала, иногда всхлипывая чуть громче, а когда заговорила опять, голос ее дрожал от слез:
— Ребята, поймите же меня… Но у меня не было выбора. Я сказала, что согласна на все, лишь бы он отогнал от меня эту обезьяну.
— Мы понимаем, — сдержанно ответил за всех Банда, — и не осуждаем вас, поверьте.
— За «обезьяну» я со всего размаху получила от этого Арнольда кулаком по лицу… Думала, он мне челюсть сломает. Но обошлось…
— И что было дальше?
— Дальше они позволили мне одеться, и мы сидели, разговаривали…
— Так изнасилования никакого все-таки не было? — удивленно спросил Дубов.
— Не было.
— А зачем же ты тогда мне наврала? — начал было Андрей, но Лариса сразу же перебила его, даже не дослушав:
— Рассказ об изнасиловании придумал Юный. Он посчитал, что так мне будет легче действовать, я вроде как жертва, буду у вас вне подозрений.
— Профессионал, ничего не скажешь! — покачал головой Дубов.
— Не профессионал, а обыкновенный прощелыга, который слегка изучил психологию людей, — впервые подал голос Самойленко. — И как же ты «действовала»? Это ты похищала у нас документы и видеосюжеты?
— Я.
— А где ты взяла ключи от моего и Андрея кабинетов?
— Это оказалось не сложно. Вы же не прятали их от меня? — огрызнулась девушка. — Я сделала слепки, а Юный изготовил по ним ключи.
— И как с вами расплачивались? — снова взял нить допроса в свои руки Банда.
— Мне больше не давали денег. Они просто меня шантажировали — мол, свое ты уже получила, теперь, если откажешься, мы тебя опозорим перед твоими коллегами навек, а в придачу еще и в ментовку сдадим.
— Классический прием, — прокомментировал Банда. — Элементарная посадка «на крючок». Крайне сложно с него спрыгнуть, разве только найти какой-нибудь способ вернуть доллары. Кстати, а как закончился тот вечер?
— Меня отвезли утром на машине почти к самой работе, к телецентру.
— Снова с завязанными глазами?
— Нет.
— Очень хорошо, — обрадовался Банда. — Я надеюсь, вы запомнили место, где находится та дача?
— Вообще да. Я, пожалуй, узнаю его, если увижу снова. В том дачном поселке это был самый большой и богатый дом, с оригинальной кирпичной оградой в полтора человеческих роста.
— Отлично! — Банда переглянулся с ребятами. — Лариса, я не буду пока у вас больше ничего спрашивать ни про технику похищения материалов, ни про то, какие чувства вы при этом испытывали…
— Испытывала… Что я могла испытывать — мне было жутко противно, поверьте!.. Николай, поверь мне — я места себе не находила…
— Иди ты, — Коля снова отвернулся к окну, стараясь не встречаться с ней взглядом.
— Лариса, теперь самые важные вопросы. Я надеюсь, вы понимаете, что лучше, пожалуй, вам будет ответить на них честно, — продолжил допрос Банда.
— Спрашивайте.
— Как вы связывались с бандитами?
— Я не связывалась никак… Они сами звонили мне — то в редакцию, то домой.
— Хорошо, допустим. А что вы знаете о похищении дочери Николая, Леночки?
— В понедельник часов в одиннадцать утра Юный позвонил мне на работу. Я сказала, что программа практически готова к эфиру и что сегодня после обеда, закончив последний монтаж, ее сдадут в Главную редакцию для утверждения и просмотра.
Юный очень разволновался, сказал, что скоро перезвонит…
— И перезвонил?
— Да, через час. Он назначил мне встречу без пятнадцати два на площади Независимости.
— Вы пришли?
— Я не могла отказаться. Вы же сказали; что понимаете меня… Да, я пришла, потому что висела уже у них «на крючке» очень основательно.
— И что было дальше?
— Мы… — Лариса украдкой взглянула на Николая, на секунду замолчав, а затем, опустив взгляд и набрав побольше воздуха в легкие, призналась:
— Мы подошли к телефонной будке, и он скомандовал — звони Самойленко.
— Куда вы должны были ему позвонить?
— Я спросила у него то же самое. Он потребовал звонить домой.
— Но ведь дома…
— …никого не оказалось. То есть дома сидела с Леночкой только Степанида Владимировна. Я ее знала, несколько раз видела, когда к Коле приезжала, да и Коля о ней как-то рассказывал…