Она покачала головой.
— С моей хозяйкой мне гораздо проще. Кан — такой трудный человек. Я его не понимаю.
— Как идут дела в кино, Кармен?
— Великолепно. Получаю деньги и ничего не делаю. Сто долларов в неделю! Где еще столько получишь! У Фрислендера я получала шестьдесят и должна была работать весь день. Кроме того, этот психопат беспрерывно орал на меня, когда я что-нибудь забывала. Да и фрау Фрислендер меня ненавидела. Нет, здесь мне нравится больше.
— А как же Кан? — спросил я после краткого раздумья, хотя мне было уже ясно, что весь наш разговор впустую.
— Кан? Я ему не нужна.
— А может, все-таки нужны?
— Для чего? Чтобы есть мороженое и глазеть на улицу? Даже не знаешь, о чем с ним говорить.
— И все же вы наверняка ему нужны, Кармен. Вы не хотели бы вернуться?
Она посмотрела на меня своими трагическими глазами.
— Вернуться к Фрислендеру? У него уже есть новая секретарша, над которой он может издеваться. Нет, это было бы безумием! Нет, нет, я останусь здесь, пока этот глупый продюсер платит мне деньги ни за что.
Я посмотрел на нее.
— А кто ваш режиссер? — спросил я осторожно.
— Режиссер? Сильвио Колеман. Я здесь только раз его и видела, всего пять минут. Смешно, правда?
— Я слышал, что нечто подобное бывает довольно часто, — сказал я успокоившись.
— Это даже стало правилом.
Я размышлял о письме Кана. Оно меня взволновало. Я плохо спал, боясь одного из своих ужасных снов. Я ожидал увидеть его еще в ту ночь, после того, как увидел эсэсовцев из фильма, но, к своему удивлению, спал спокойно. Наверное, это объяснялось тем, что под влиянием смехотворной бутафории костюмов первоначальный шок довольно скоро прошел, остался лишь стыд за свою истерическую реакцию. Я думал о словах Кана насчет удара, который неизбежно настигает каждого из нас. В эту ночь мне казалось, что не надо так бурно реагировать — необходимо беречь силы, они еще пригодятся, когда надо мной грянет гром действительности. Наверное, здесь, в Голливуде, легче всего себя к этому приучить. Настолько, что мелкие удары судьбы, которые мне еще предстоит вынести, могут лишь потешить меня, потому что здесь все — бутафория. Надо держать себя в руках, а не превращаться в комок нервов и не впадать в истерику при одном только виде нацистского мундира. Эта мысль пришла мне в голову ранним утром, когда, слушая шуршание пальм под высоким чужим небом, я расхаживал в пижаме вокруг бассейна. Странная, неожиданная, но, может быть, единственно верная мысль.
Танненбаум явился в полдень.
— Что вы чувствовали, когда впервые снимались в фильме, где действовали нацисты? — спросил я.
— Не мог спать по ночам. Но потом привык. Вот и все.
— Да, — сказал я. — То-то и оно.
— Другое дело, если бы я снимался в пронацистском фильме. Но это, разумеется, исключено. Я думаю, что такие фильмы вообще не должны больше появляться после того, что стало известно об этих свиньях. — Танненбаум поправил платок с красной каймой в вырезе своего спортивного пиджака. Сегодня утром Холт разговаривал с Силверсом, и тот не возражает, если по утрам вы будете работать у нас консультантом. Он говорит, что вы нужны ему главным образом после обеда и вечером.
— Холт уже купил меня у него? — спросил я. — Говорят, нечто подобное происходит и со звездами в Голливуде.
— Разумеется, нет. Он справлялся лишь потому, что вы ему срочно нужны. Кроме вас, у нас в Голливуде нет никого, кто сидел бы в концентрационном лагере.
Я вздрогнул.
— Наверное, за это разрешение Силверс продал ему картину, писанную маслом?
— Понятия не имею. Правда, Силверс показывал Холту картины. Они ему очень понравились.
Я увидел Холта в сиянии полуденного солнца — он расхаживал в широких зеленых брюках вокруг бассейна. На нем была пестрая гавайская рубашка с южным ландшафтом. Заметив меня, он еще издали замахал обеими лапами.
— Хэлло, Роберт!
— Хэлло, мистер Холт.
Он похлопал меня по плечу — жест, который я ненавидел.
— Все еще сердитесь из-за рисунков? Ну, это мы уладим.
Я молча слушал его болтовню. Наконец он перешел к делу. Он хотел, чтобы я посмотрел, нет ли каких ошибок в сценарии, и, кроме того, чтобы я был у него своего рода консультантом по костюмам и режиссуре, дабы исключить возможные неточности.
— Это две разные задачи, — сказал я. — Что будет, если сценарий окажется негодным?
— Тогда мы его переделаем. Но сначала ознакомьтесь с ним. — Холт слегка вспотел. — Только это надо сделать быстро. Уже завтра мы хотим приступить к съемке наиболее важных сцен. Могли бы вы сегодня бегло просмотреть сценарий?
Я молчал. Холт достал из портфеля папку.
— Сто тридцать страниц, — сказал он. — Работы часа на два, на три.
Я нерешительно взглянул на желтую папку, потом взял себя в руки.
— Пятьсот долларов, — сказал Холт. — За отзыв в несколько страниц.
— Это очень неплохо, — подтвердил Танненбаум.
— Две тысячи, — возразил я. Если уж продавать себя, по крайней мере надо покрыть за этот счет все долги и еще кое-что оставить на черный день.
Холт чуть не расплакался.
— Это исключено! — сказал он.
— Отлично, — ответил я зло. — Меня это вполне устраивает. Терпеть не могу вспоминать о том времени, можете мне поверить.
— Тысячу, — сказал Холт. — Только для вас.
— Две! Ну что это за сумма для человека, коллекционирующего картины импрессионистов!
— Это не по-джентльменски, — сказал Холт. — Плачу ведь не я, а студия.
— Тем лучше.
— Тысячу пятьсот, — скрипнув зубами, сказал Холт. — И триста долларов в неделю за консультацию.
— Идет, — согласился я. — И машину в мое распоряжение, пока я буду у вас консультантом. И еще одно условие: после обеда я должен быть свободен.
— Вот это контракт! — воскликнул Танненбаум. — Как у кинозвезды.
Холт пропустил это мимо ушей. Он знал, что я имею представление о гонорарах кинозвезд.
— Хорошо, Роберт, — сказал он решительно. — Я оставляю вам рукопись. Немедленно приступайте: время не терпит.
— Я начну, как только у меня будет аванс в тысячу долларов, Джо, сказал я.
— Если вы будете у меня работать только полдня, я, разумеется, буду вынужден сократить вам жалованье, — заявил Силверс. — Скажем, наполовину. Это справедливо, вы не находите?
— Слово «справедливо» я уже слышал сегодня несколько раз, — ответил я.
— И каждый раз оно не соответствовало действительности.