Поначалу он молча стоял у стеклянной двери — осматривался. Потом прошелся по комнате, заглянул за золотистый занавес, присвистнул и дружелюбно спросил:
— Это что же — домашний театр?
Слово «театр» вывело Сурена из прострации. Он встрепенулся, поднял голову и сказал несколько обиженно:
— Почему же домашний? Домашняя репетиция — так будет точнее. В помещении театра идет ремонт, вот мы и решили провести репетицию здесь.
— Вон оно что! — Полевичек снова сунул нос за занавес, повертел головой и полюбопытствовал:
— А как называется ваш театр?
— Театральная студия «Альтер Эго» под руководством Оганесяна, — скромно признался Сурен.
— Оганесян — это вы? — догадался Полевичек, умело изображая восхищение.
Сурен кивнул все с тем же застенчивым видом.
— А остальные, надо полагать, составляют вашу труппу?
— Не совсем. Из труппы здесь только Тамара и Роман. — Режиссер жестом указал на своих актеров и снова скис. — Еще была Вероника… и Людмила… Что же теперь будет с нашей премьерой?
Я разозлилась. О чем только думает этот болван! Одна девушка убита, другая пропала, мы — под подозрением, а его театральное сиятельство беспокоится о сорванной премьере! Впрочем, не исключено, что факт исчезновения Вероники еще не вполне дошел до сознания Сурена.
— Михаил Ильич, простите мое вмешательство, но нельзя ли как-нибудь ускорить поиски моей сестры? Она явно была в шоке. Страшно представить, что могло случиться, если она в таком состоянии выскочила на улицу.
Полевичек переключил свое внимание на меня.
— Давно вы ее видели?
— Нет. Полчаса, от силы сорок минут назад.
— Здесь, в квартире?
— Да. В спальне — в той комнате. — Я махнула головой в сторону занавеса.
— А хватились ее когда?
— Минут через пять. Я отвлеклась на убитую… — Стоп! — перебил меня оперативник. — Не надо ничего объяснять, пока не поговорите с Ишановым. Я сейчас свяжусь с дежурным и сообщу о вашей сестре. Ее имя? Как выглядит и во что одета? — Он протянул руку к телефону, но я не успела назвать приметы Вероники, потому что в эту минуту в гостиную вернулся Евгений и передал мне распоряжение Ишанова, требующего, чтобы я явилась пред его ясные милицейские очи. Полевичек жестом предложил мне идти и обратил вопросительный взор на остальных участников злополучной вечеринки.
Я вышла в холл, добрела до конца коридора, немного замешкалась, заглядевшись на криминалиста, возившегося у второго входа в спальню, и едва не получила дверью в лоб: Дуболом, потеряв терпение, выскочил из гостевой комнаты узнать, в чем причина задержки.
— Что вы там канителитесь? — зарычал он. — Я вам не дружок и не жених, чтобы ждать тут по полчаса… Я выразительно пожала плечами, опустив просившиеся на язык комментарии. Даже с самого крутого бодуна ни одна нормальная женщина не приняла бы этого субъекта за дружка и тем более за жениха. Разве что за шлагбаум… Но пусть тешит себя иллюзиями.
Как и следовало ожидать, тактика допроса, применяемая Ишановым, была крайне агрессивной. На меня обрушивались вопрос за вопросом, его помощница строчила в блокноте, как безумная, Дуболом всем своим видом давал понять, что не верит ни единому моему слову. Вероятно, его нахрапистость и беспардонность имели какой-то смысл. Может быть, свидетели, выведенные из себя манерами Дуболома, начинали нервничать и говорили больше, чем собирались. Не знаю. Знаю только, что со мной этот номер не прошел. Из нежелания попасть за решетку за оскорбление стража закона, находящегося при исполнении служебных обязанностей, я отвечала так коротко и невыразительно, как мог бы отвечать на вопросы назойливого ребенка терпеливый взрослый, увлеченный интересной книгой. Это, естественно, бесило Ишанова, но меня его бешенство не раздражало. Напротив, я испытывала глубокое удовлетворение от мысли, что сумела поквитаться с грубияном, не прибегая к его хамским методам.
Когда провалились энергичные попытки смутить меня вопросами биографического плана и внушить мне, что я была знакома с убитой гораздо ближе, чем пытаюсь представить, Дуболом перешел непосредственно к событиям этого вечера. Я скупо проинформировала его о цели устроенного Вероникой приема и коротко описала, как проходила вечеринка. Ишанов забрасывал меня вопросами со скорострельностью автомата, но так и не добился путаницы в моих показаниях.
— Это вы первая обнаружили тело? — выстрелил он в очередной раз.
— Нет.
— Нет? — Дуболом высоко вскинул лохматые пегие брови.
— Нет.
— Минуточку! — торжествующе завопил он, выхватывая у помощницы блокнот. — А вот свидетель Евгений Лазорев утверждает, что тревогу подняли вы.
— Он ошибается.
— Как так? Объяснитесь!
— Я была в ванной, когда услышала женский крик, и бросилась в спальню. Если вы обратили внимание, дверь ванной и спальни отделяют два шага, поэтому я оказалась на месте раньше других. Остальные вбежали в комнату через несколько секунд и увидели, что я сижу на коленях в двух шагах от мертвой девушки. Естественно, они подумали, что слышали мой крик. Но на самом деле кричала Вероника. Просто она стояла в стороне, у окна, а в комнате было довольно темно. Я тоже сначала ее не заметила.
— То есть она уже была в комнате, когда вы вбежали? — уточнил Дуболом.
— Да, — невозмутимо ответила я, игнорируя его скепсис. — И кричала она. Я узнала ее голос. И вид женской фигуры на полу в буквальном смысле меня подкосил. Да еще в платье Вероники… В первую минуту я была уверена, что это моя кузина… — Что значит: «в платье Вероники»? — перебил меня Ишанов. — Вы хотите сказать, что на убитой Людмиле Прокофьевой надето платье, принадлежащее Веронике Шеповаловой?
— Я не знаю точно, кому принадлежит платье. До сегодняшнего вечера я его ни разу не видела. Но сегодня в нем играла Вероника.
— Играла? — переспросил Дуболом, хмурясь. — Ах, да, в этом вашем спектакле!
— Да, это костюм доньи Марии, Вероникиной героини.
— Итак, вы увидели на полу тело в платье, которое до того было на вашей, с позволения сказать, сестре, и решили, что это она. Что произошло потом?
— Потом в спальню вбежали другие… — Кто именно, в каком порядке?
— Не помню. Я не очень хорошо соображала, да и освещение в комнате оставляло желать лучшего.
— Через какую дверь они вбежали?
— По-моему, через обе. Да, через обе. Они заслонили от меня тело, я подняла голову и на фоне окна увидела Веронику. Я не поверила собственным глазам. Растолкала тех, кто стоял на пути, пробралась к телу… К тому времени его уже перевернули лицом вверх, и я увидела, что это Людмила.
Понукаемая Дуболомом, я честно рассказала, как мы в течение нескольких минут бессмысленно таращились на убитую, как Сурен стянул с ее шеи темный лоскут и объявил, что Людмила задушена, как Евгений, буравя нас страшным взглядом, пожелал узнать, кто это сделал, а я предложила вызвать милицию. И обо всем, что произошло потом вплоть до приезда оперативников и криминалистов. Ишанов больше не пытался поймать меня на лжи — наверное, решил, что ему будет проще сделать это, опросив остальных свидетелей. Во всяком случае, рассказав все, что сумела припомнить, я получила разрешение вернуться в гостиную.