Я позвонила Лиде, предупредила, что она будет моей связной, сообщила номер мобильника и велела ни при каких обстоятельствах никому его не сообщать.
— Если к тебе заявятся из милиции или прокуратуры, ты обо мне знать не знаешь, — сказала я напоследок. — Этот номер в телефонную книжку не заноси, запиши на листочке и спрячь куда-нибудь с глаз долой, только не потеряй, хорошо?
— Ох, Варвара, когда-нибудь ты допрыгаешься! — предрекла Лида, но нотки радостного возбуждения лишили ее предсказание должной мрачности. Моя тетушка (точнее, двоюродная бабушка) — королева авантюристок. Глядя на нее, невозможно не проникнуться тягой к приключениям. По-моему, на сегодняшний день авантюризм — самый эффективный эликсир молодости. Во всяком случае, Лида в свои семьдесят с хвостиком не выглядит и на пятьдесят. — Повтори еще раз фамилию молодого человека, с которым собираешься держать связь.
— Полевичек. Ему номер тоже не сообщай, звони мне сама, поняла?
— Да поняла, поняла! Скажи лучше, когда ты собираешься ввести меня в курс дела.
— На днях или раньше. Целую. Пока.
— Пока. Не сверни себе шею, тебе еще ухаживать за мной в старости!
Потом я на удивление быстро дозвонилась в общую справочную по московским больницам и узнала, где лежит Тамара.
— Ну что, поехали? — нетерпеливо спросил Леша.
— Поехали. Сначала — ко мне.
— Ты в своем уме? — холодно поинтересовался Марк. — Вчера рыдала, уверяя, что Петровский ввалится в твою квартиру среди ночи и вообще достанет тебя из-под земли, а сегодня сама бежишь на ловца?
— Я не рыдала! — обиделась я. — А сегодня, поразмыслив, пришла к выводу, что риск невелик. Сначала Петровский, наверное, все-таки пришлет повестку. А мне нужно прослушать автоответчик — вдруг какие-нибудь новости от Вероники? И забрать шмотки. Я привыкла менять белье ежедневно.
— Тебе совсем не обязательно идти туда самой… — Что?! По-твоему, я позволю кому-то рыться в своем белье?
— Тоже мне, скромница! — фыркнул Прошка. — Будто мы не видели своими глазами, как твое белье летает по всему городу и сыплется на головы прохожим!
— Это не считается! Его унесло ветром!
— Интересно, откуда его могло унести ветром, если у тебя нет балкона?
— Слушайте, вы когда-нибудь прекратите базарить? Варвара, и ты еще уверяла, будто у нас на счету каждая минута! Бери Лешу с Генрихом и отправляйтесь немедленно. Леша, на Генриха надежда слабая, поэтому за Варвару отвечаешь ты. Не спускай с нее глаз и не отходи от нее ни на шаг, что бы она ни измыслила, понятно?
Дома я первым делом бросилась к телефону, включила автоответчик и услышала тревожный голос Селезнева:
— Варька, во что ты впуталась? Позвони мне, как только прослушаешь это сообщение. Я пока на работе.
— Позвонишь потом, по мобильному, — сказал Леша, который нервно переминался с ноги на ногу в дверях спальни. — Нам нельзя тут задерживаться.
— Ничего, я быстро, — пообещала я. — Выйди-ка на минутку.
— Не могу. Марк велел не спускать с тебя глаз.
— Леша! — послышался из коридора укоризненный голос Генриха. — Нельзя же понимать все так буквально!
— Можно, — отрезал Леша.
— Ты что же, собираешься наблюдать, как я буду переодеваться? Может, и в туалет со мной пойдешь?
Леша задумался.
— Не пойду, — выдал он после мучительно долгого молчания.
— Ну, тогда и тут нечего торчать. Разрешаю держать под наблюдением дверь.
Леша неохотно удалился. Я набрала рабочий номер Селезнева и попросила его к телефону.
— Ты дома? — спросил он, не называя меня по имени. — Я… занят. Через минуту перезвоню.
Я положила трубку и пошла собирать одежду. Минуты через две раздался звонок. Селезнев заговорил, не успела я произнести «алло».
— Варька, что у тебя случилось?
— Да, в общем, ничего особенного.
— Кому ты хочешь врать? Я все равно все узнаю! И кое-что уже знаю. Есть тут у нас один тип, Пружанов. Самодовольный, недалекий карьерист, не выношу его… Впрочем, он меня тоже. Встречаемся мы с ним сегодня в курилке, он мне и говорит: «Что, Селезнев, накрылось твое очередное звание? Стал персоной нон грата?» Идиот, не утерпел! Ему ведь наверняка было велено помалкивать. Я, естественно, обеспокоился, стал наводить справки. В конце концов дошел до меня слушок, будто Песич, то есть Петр Сергеевич, наш начальник, поручил Пружанову и еще одному парню, Тусепову, некое дело, особо подчеркнув, чтобы меня в него ни под каким видом не посвящали. Я немедленно двинул к начальству, изобразил смертельную обиду — ну, не совсем изобразил, обиделся-то и вправду, — просто слегка утрировал. Мне, говорю, когда писать заявление об уходе? Прямо сейчас, или вы сначала намерены провести служебное расследование? Песич от души обложил Пружанова матом, а потом не выдержал, раскололся. Тут, говорит, такое дело, Федя. Петровский из прокуратуры жаждет крови твоей Варвары. Больше я тебе ничего не имею права сказать, слово дал. Короче, говорит, ты тут не шустри, ребят наших не искушай и вообще сиди-ка лучше тихо, пока вся эта петрушка не закончится.
— А ты начальство не послушал?
— Не послушал. Заловил Тусепова — он у меня давно в должниках ходит — и попытался выдавить из него чистосердечное признание. Он и мялся, и жался, и прощения просил, но так и не открыл страшной тайны. Правда, кое-что все-таки сказал, и это кое-что мне очень не понравилось.
— Не пугай, заикой стану. Что он сказал?
— Дословно следующее: «Не злись, Федор, у меня приказ. Если я изложу тебе факты, с меня шкуру снимут. Могу только поделиться своими впечатлениями, и то по секрету и исключительно из дружеского к тебе расположения. Влипла твоя Варвара по самую макушку. Не знаю, за что Петровский так взъелся на девчонку, но, сдается мне, тут что-то личное». Так что ты мне лапшу-то на уши не вешай. Рассказывай, что натворила.
— Честное слово, ничего особенного! Просто оказалась в ненужном месте в ненужное время. А Петровский на меня еще с прошлого раза глаз положил, ты же помнишь. Как увидел снова мое имя в списке свидетелей, так аж заколдобился. Перелопатил базу данных, вытащил на свет божий мое криминальное прошлое и решил, что теперь-то я ему за все отвечу. А тут еще ты со своим неуместным враньем про невесту! Петровский быстренько подсчитал, сколько минут прошло между твоими оперативными подвигами в деле о самоубийстве и нашей, с позволения сказать, помолвкой, и в его подозрительной следовательской головенке зародилось нехорошая мысль: а что, если ты в свое время скрыл факт нашего знакомства и помог мне, убийце, уйти от правосудия, уничтожив улики? Так что прав твой Песич: сиди тихо и не высовывайся. На этот раз я выкарабкаюсь без твоей помощи.
— Ты сначала расскажи, в чем дело, а там посмотрим… — Не расскажу. Не дай бог, не утерпишь и сунешься в пекло! И мне не поможешь, и сам с работы вылетишь.