— А как же любовь?
— О, на этот счет, у меня целая теория! Я пришла к выводу, что человечество совершило грандиозную ошибку, попытавшись соединить любовь физическую и духовную. В результате такого слияния неизбежно рождается собственничество, которое способно погубить почти всякую любовь. Один партнер начинает воспринимать другого, как собственный довесок, а это всегда ошибка. Но ее легко избежать, если не путать Божий дар с яичницей. Другими словами, любить нужно друзей, с которыми ни при каких обстоятельствах не ляжешь в постель, а спать — с субъектами, которые удовлетворяют тебя физически, но не вызывают ни малейшего уважения. Это единственный вариант взаимной любви, не отнимающий свободы. Как легко понять, замужество такая система ценностей исключает.
— Интересная теория, — признала Машенька. — Раз ты его не уважаешь, то, понятное дело, не станешь убиваться, если он найдет себе кого-нибудь помоложе и покрасивее. А дружбу нормальные люди берегут, как святыню. В этом что-то есть. Но как же дети?
— В моем кредо это единственный тонкий момент. Но, видишь ли, у меня, напрочь отсутствует материнский инстинкт.
Пораженная Машенька безуспешно попыталась скрыть свое неодобрение. Я начала соображать, как бы извернуться, чтобы не утратить ее расположения, но тут в дверях показалась голова Генриха.
— Без вас, прекрасные дамы, нам тоскливо и одиноко. Что я могу сделать, чтобы приблизить счастливый миг воссоединения?
— Можешь отнести чашки, розетки, конфеты и торт, — позволила я. — Когда управишься, достань из холодильника варенье. Мы уже заканчиваем.
Через десять минут все снова расселись за столом и вернулись к обсуждению диспозиции. Потом Прошка подвел итог:
— Что ж, если после такого празднества жених не разорвет помолвку, можно смело сдавать его в психушку. Так или иначе ты спасена.
— Нужно собраться пораньше, еще разок обсудить детали. Варвара, может, ты все-таки вспомнишь какой-нибудь эпизод, который подсказал бы, что вызывает у него наибольшее отвращение?
— Нет, Марк, боюсь, не вспомню. Борис исключительно доволен собой и всем миром.
— Так не бывает, — сказал Леша.
— Завтра сам убедишься.
Назавтра все валилось у меня из рук. Нарезая все для салата, я раз десять уронила доску и нож, рубанула себя по пальцам, разбила две тарелки и накрошила в крабовое мясо вареной колбасы. К трем часам я уже не соображала, что делаю. От трагической кончины меня и обитателей дома спас приход Леши, который почти сразу заметил, что я включила газовую колонку, позабыв зажечь огонь. Мы проветрили кухню и начали чистить картошку. Минут через десять Леша поинтересовался, всегда ли я держу нож обратной стороной, и предложил мне заняться чем-нибудь менее травмоопасным. Я начала бесцельно слоняться по квартире, поминутно выглядывая в окно.
— По-моему, Марк вчера объявил, что мы соберемся пораньше, — сказала я, в пятнадцатый раз опуская занавеску.
— Будто ты их не знаешь, — пробурчал Леша. — Скажи спасибо, если вообще придут.
Его замечание не прибавило мне спокойствия. Пересилив острое желание швырнуть в Лешу чем-нибудь тяжелым, я заперлась в ванной и встала под душ. Без пятнадцати четыре мы по-прежнему сидели в квартире вдвоем. Теперь занервничал и Леша, которому вовсе не улыбалось воплощать в жизнь наш гениальный план в одиночку. Я уже почти склонила его к мысли о бегстве, когда наконец заявился Марк. Не соизволив объяснить свое опоздание, он с ходу набросился на нас.
— Варвара, ты почему до сих пор в драных джинсах? Уже четыре часа! Проклятие, у вас еще и стол не расставлен! Чем ты тут занимался, Леша? Что?! Больше никого нет? Да вы с ума посходили!
Они с Лешей забегали по квартире, накрывая на стол, а я ушла переодеваться.
В десять минут пятого раздался звонок в дверь. Я открыла с замиранием сердца. Крошечную прихожую заполонила туша моего жениха и необъятный букет красных роз.
Вообще-то Бориса было бы неверно назвать толстым. При широченных плечах и росте за метр девяносто излишек жира вовсе не бросался в глаза. Правда, внимательный наблюдатель заметил бы наметившийся второй подбородок и излишне пухлые пальцы, но сложён мой персональный кошмар был довольно пропорционально. А светлые волосы и глаза некоторым даже нравятся. Справедливости ради надо признать, что далеко не всякая девица испытывала бы на моем месте такой леденящий ужас. Себе в оправдание могу сказать, что мой рост не дотягивает до метра шестидесяти, телосложением я напоминаю изящный скелет, а светлые, почти прозрачные глаза пугают меня с детства (может быть, кто-нибудь с такими же глазами когда-то отнял у меня конфетку). Кроме того, я не люблю, когда меня запихивают, как неодушевленный предмет, в машину, и, как уже было сказано, решительно не хочу замуж.
Ловко увернувшись от поцелуя, я судорожно вцепилась в рукав стоящего у меня за спиной Марка и вытолкнула его вперед. Застенчивый Леша предусмотрительно переминался с ноги на ногу в дальнем конце «большой» комнаты.
— Знакомьтесь: Борис. Мои друзья. Это Марк, а там, в красном углу — Леша.
Мужчины церемонно раскланялись, но обошлись без рукопожатий. Борис пробормотал какую-то банальность и протянул мне розы. Я хотела было уйти за вазой, но чудовище удержало меня за локоть и вытащило из кармана бархатную ювелирную коробочку. У меня упало сердце. Чудовище щелкнуло замочком и с гордостью вытянуло перед собой руку. Так я и думала. На ладони лежали бриллиантовые серьги, кулон и перстень, все в золотой оправе. Терпеть не могу золото и бриллианты. Пока я размышляла, каким образом выразить свое отношение к подарку, в замке повернулся ключ, и дверь ударила Бориса в спину. В следующую секунду Прошка с Генрихом вытолкнули его из прихожей в комнату. Все застыли. Чудовище, очевидно, пыталось сообразить, почему эти люди открывают дверь моей квартиры своим ключом, а Прошка с Генрихом глазели на бриллианты.
— Знакомьтесь, — повторяла я как заведенная. — Борис. Мои друзья, Генрих и м-м… Андрей.
Маленький кругленький Прошка смерил чудовище уважительным взглядом и, вытянув руку, неожиданно прыгнул вперед. Бриллианты, весело блеснув, рассыпались по полу.
— Очень приятно, — жизнерадостно соврал Прошка, стискивая ладонь опешившего Бориса.
— Взаимно, — гораздо менее жизнерадостно соврал Борис и нагнулся за бриллиантами.
В то же мгновение наклонился и Генрих, по доброте душевной решивший помочь гостю. Раздался звонкий удар столкнувшихся лбов, и даже Леша, стоявший на почтительном расстоянии, поежился. Травмированные джентльмены взвыли и выпрямились, ожесточенно потирая лбы. Бриллианты остались валяться на полу.
— Что же мы стоим в прихожей? — засуетился Прошка, скинул куртку и шагнул в комнату, наступив на кулон.
Я отчетливо расслышала зубовный скрежет. Сердце мое наполнилось восхитительной надеждой.
— Проходите, проходите, — пропела я сладким голосом и, желая закрепить успех, повернулась к Борису спиной и нежно обратилась к Генриху: