— У Генриха нет времени на долгие экскурсии, — сказал Марк. — Ему через месяц уезжать.
— Тогда поезжай ты.
— Но почему? — не выдержала я. — Неужели Геля настолько ранила твои чувства, что тебе и после стольких лет больно ее видеть?
— Не в этом дело, — снова ловко ушел от объяснений Прошка. — Я исхожу из соображений целесообразности.
— Это каких же?
— Неважно.
Я была страшно заинтригована, но Марк не дал мне дожать Прошку.
— Ладно, — сказал он, — ты выяснишь, где она отдыхает, а остальное будет за мной. Пункт четвертый. Выяснить, не была ли Гелена знакома с Доризо. Но это позже, когда мы раздобудем его фото. Надо будет показать ее сотрудникам, подругам, матери Гелены. Кстати, Варька, выпроси у матери снимок самой Гелены. Покажешь ее своему кинологу, а потом… Стоп, тебе нельзя соваться к родным, друзьям и знакомым. Тебе вообще нельзя светиться в деле Доризо. Не дай бог, заинтересуешь следствие. С другой стороны, Лешу тоже нельзя посылать. Он ни в жизнь не заговорит с незнакомцем, не будучи ему представлен. Ладно, Варька, ты займешься окружением Гелены на предмет ее связи с Доризо, а ты, Прошка, — его окружением. Леша, ты будешь сопровождать Прошку и внимательно следить за реакцией его собеседников. Варвара, ты, надеюсь, сама углядишь, говорят тебе правду или лгут.
— А я, значит, не угляжу? — возмутился Прошка. — Да я гораздо наблюдательнее Варвары и куда лучше разбираюсь в людях!
— В таком случае, я гораздо лучше тебя пою, — буркнула я.
— А при чем здесь пение? — удивился Леша.
— Варька собирается опрашивать народ в оперном стиле, — объяснил Генрих и пропел на мотив куплетов Мефистофеля из оперы Гуно: — Эй, дружо-о-ок! Смотри сюда. Да вглядись в лицо приме-э-э-эрней! Этот тип гулял с Геле-э-э-эной? Давай, колись скорей, балда!
— Ага, а я должен буду внимательно следить за реакцией? — уточнил Леша. — Это чтобы вытаскивать Варьку из квартиры, когда они побегут звонить в психушку?
— Точно! Или заслонять ее собой, если полезут драться.
— А вообще, это мысль! — похвалил Прошка. — Напустить на убивца поющую Варвару — тут-то у него нервы и сдадут. Сам побежит проситься в камеру. Эгей! Мы сказали новое слово в… как там это может называться? В теории дознания.
— Вообще-то это слово давно уже сказано, — заметил Марк. — Допрос третьей степени называется.
— Ну? Повеселились? — мрачно спросила я. — Может, тогда продолжим?
— А что, у тебя есть еще какие-нибудь предложения? — спросил Марк.
— А почему мы ничего про второе убийство не выясняем? — опередил меня Прошка. — Тьфу! То есть про первое. Раз уж мы все равно выполняем за милицию их работу, почему бы и с ним не разобраться? Заодно уж. У меня есть гениальная версия. На самом деле убили не Анненского, а кого-то другого. Сам Анненский и убил. Скажем, ради страховки. А жена и друг — сообщники. Лица-то у трупа не осталось, верно? А оспины и родинки какие хочешь можно назвать, их на фотографиях в паспорте не видно. Теперь фальшивая вдова чужого мужика похоронит, денежки получит и тю-тю на Багамы. А там ее уже муженек поджидает — под чужой фамилией. Ну что вы так на меня уставились? Говорю вам: жив Анненский!
— Ты мне напомнил одну историю, — сказал Генрих, и все затаили дыхание. — Про Машенькину подружку. Я вам не рассказывал? Эта подружка обожает кошек. Сейчас их у нее уже три, но история произошла раньше, когда кошка всего одна была. Избалованная — жуть! Подошло этой кошке время рожать — разумеется, не где-нибудь, а в хозяйской постели. Просыпаются хозяева и видят: лежит кошка, а рядом — мертвый котенок. Машенькина подружка расплакалась, прямо удержу нет, насилу ее муж утешил. Ну, утешил-таки. Котенка они похоронили и пошли на работу.
Первой с работы вернулась она. Смотрит: на постели лежит кошка, а рядом котенок. Живой. Бедняжка сначала закричала от ужаса, а потом сообразила, что кошка двух котят родила. Мертвого и живого. Ну, подружка обрадовалась и побежала в магазин — чего-нибудь вкусненького по такому случаю купить. А чтобы муж не испытал такого же потрясения, оставила ему записку.
Приходит муж. Зажигает в прихожей свет и видит на стене плакат: «ПАША! КОТЕНОК ЖИВ!!!»
В разгар нашего веселья в дверь позвонили. Все сразу притихли.
— Ты кого-нибудь ждешь? — спросил Марк.
— Нет. Вообще-то мы с Надеждой собирались повидаться, но она звала к себе. Да ладно, пускай себе звонят, не будем открывать.
— Ну уж нет! — сказал Марк. — Вдруг тебя в очередное убийство собираются впутать? Сейчас у тебя, по крайней мере, свидетели есть. Сиди, я сам открою.
И ушел в прихожую. Я со своего места не могла видеть вошедшего. Зато прекрасно слышала.
— Здравствуйте. Варвара Андреевна дома? Нельзя ли с ней поговорить? Я из милиции.
— О нет!!! — возопил Прошка.
Глава 7
Андрей Юрьевич Санин был выходцем из славной когорты мальчишек, зачитывавшихся в отрочестве историями про знаменитых сыщиков. Подобно тясячам своих сверстников, он примеривал на себя лавры Шерлока Холмса и Эркюля Пуаро, перевоплощался в комиссара Мегрэ и агента Коушена, а успехами земляков и современников из популярного сериала «Следствие ведут знатоки» гордился, как иные гордятся достижениями старших братьев.
Шли годы. Большинство сверстников Андрюши Санина благополучно переболели сыщицкой лихорадкой и избрали другие, не такие беспокойные профессии. Наиболее стойкие однако сохранили верность детскому увлечению и двинулись на штурм юрфаков и милицейских школ. К концу обучения юношеский романтизм основательно повыветривался из повзрослевших голов. Бывшие Пинкертоны что половчей, подсуетившись, сменили специальность «уголовное право» на какое-нибудь другое право или нацелились на адвокатскую карьеру. Остальные, проклиная себя за прошлое легкомыслие, готовились честно пахать положенный срок на ниве тяжелой, грязной и неблагодарной работы. И только горстка законченных идеалистов с волнением и восторгом ждала часа, когда мечта детства начнет воплощаться в жизнь. Среди них был и Андрей Санин.
Даже первый год работы не излечил его от застарелой страсти. Младший оперативник в округе, он получал от начальства самые неинтересные и хлопотные задания. Но ни банальным пьяным разборкам, ни поножовщине среди обкурившихся подростков, ни эксгибиционистам, пугающим школьниц, ни горам бумажек, ни бесконечным опросам ничего не видевших очевидцев происшествий не удалось убить его мечту. Мечту о настоящем Деле — загадочном, запутанном, требующем блестящего владения дедуктивным методом и гениальных догадок. Деле, с которого начнется великая карьера великого сыщика Санина.
И вот судьба, похоже, решила вознаградить его за стойкость.
Все началось со вполне очевидного, казалось бы, самоубийства. Некая юная парочка наткнулась в парке на тело тридцативосьмилетней учительницы Анны Леонидовны Уваровой. В сумочке покойной, помимо обычной коллекции дамского барахла, обнаружилась записка: «Мир — премерзкое место. С меня довольно». Подписи под этим пессимистичным заявлением не было, но эксперт без труда установил, что написано оно рукой самой Анны Леонидовны. Вскрытие показало, что Уварова отравилась синильной кислотой. Санин, которому было поручено выяснить, не довел ли кто несчастную до самоубийства умышленно, опросил коллег и соседей Анны Леонидовны. И установил следующее: покойная была женщиной одинокой, замкнутой, близких друзей не имела и отличалась, мягко говоря, нелегким характером. Коллеги ее не жаловали, ученики — тем более. За желчность, мелочность и вечное недовольство всем и вся. Правда, за несколько недель до смерти Уварова заметно помягчела, стала какая-то рассеянная и задумчивая, но о чем она думала, никто не догадывался. Близких родственников у покойной не осталось. Последней умерла мать — меньше чем за год до самоубийства учительницы. Врагов у Уваровой тоже не было, если не считать недоброжелателей, нажитых в мелких бытовых и производственных конфликтах. Наследницей Анны Леонидовны была ее троюродная сестра, с которой Уварова не поддерживала никаких отношений вот уже десять лет.