— Чего уставился? — крикнул он. — Стеклянного глаза не видел, что ли?
— Видел. Но почему же у него цвет совсем другой?
— Да это не мой, болван ты этакий, — фельдфебель постучал по синему, сияющему глазу. — Одолжил вчера у приятеля. Мой, карий, выпал. Эти штучки очень хрупкие. Их надо бы делать из целлулоида.
— Тогда они были бы огнеопасны.
Фельдфебель поглядел на Гребера. Рассмотрел его ордена и ухмыльнулся.
— Тоже верно. А обмундирования для вас у меня все-таки нет. Весьма сожалею. Все, что найдется, еще хуже, чем ваше.
Он уставился на Гребера своим синим глазом. Карий был тусклым. Гребер положил на стол пачку биндинговских сигарет. Фельдфебель скользнул по ней карим глазом, ушел и вернулся с мундиром в руках.
— Вот все, что есть.
Гребер не прикоснулся к мундиру. Он извлек из кармана плоскую бутылочку коньяку, которую прихватил на всякий случай, и поставил рядом с сигаретами. Фельдфебель исчез, а потом вернулся с мундиром получше и почти новыми брюками. Гребер сначала взялся за брюки — его собственные были латаны-перелатаны — развернул и заметил, что каптенармус, желая скрыть пятно величиной с ладонь, хитро сложил их. Гребер молча посмотрел на пятно, затем на коньяк.
— Это не кровь, — сказал фельдфебель. — Это прованское масло высшего сорта. Солдат, носивший их, приехал из Италии. Потрете бензином — и пятна как не бывало.
— Если это так просто, почему же он их обменял, а не вычистил сам?
Фельдфебель осклабился, обнажив десны.
— Законный вопрос. Но этот тип хотел получить форму, от которой воняло бы фронтом. Вроде той, что на вас. Он два года протирал штаны в канцелярии. Сидел в Милане, а невесте писал письма будто с фронта. Не мог же он появиться дома в новых брюках, на которые всего-навсего опрокинул миску с салатом. Это, в самом деле, лучшие брюки, какие у меня есть.
Гребер не поверил, но у него больше ничего не было, и он не мог выторговать что-нибудь получше.
— Ну ладно, — сказал фельдфебель. — Есть другое предложение: берите их без обмена. Оставьте свое барахло при себе. Таким образом, у вас будет еще и выходная форма. Идет?
— Разве старая вам не нужна для счета?
Фельдфебель сделал пренебрежительный жест. На его синий глаз упал из окна пыльный солнечный луч.
— Счет и так давно не сходится. Да и что вообще сейчас сходится? Можете вы мне сказать?
— Нет.
— Вот то-то же, — отозвался фельдфебель.
Поравнявшись с городской больницей, Гребер вдруг остановился. Он вспомнил, что обещал навестить Мутцига. С минуту он колебался, потом все-таки зашел. У него внезапно возникло суеверное чувство, что добрым делом он может подкупить судьбу.
Те, кому сделали ампутацию, находились на втором этаже. На первом были тяжело раненные и только что перенесшие операцию — отсюда их при воздушном налете можно было без особого труда переправить в убежище. Что касается тех, кто перенес ампутацию, то они не считались беспомощными, поэтому их поместили выше. Во время тревоги они могли помогать друг другу. Тот, у кого были ампутированы обе ноги, мог, в случае необходимости, обхватить за шею двух товарищей, у которых были ампутированы руки, и так добраться до убежища, пока персонал занимается спасением тяжело раненных.
— Ты? — удивился Мутциг, увидев Гребера. — Вот уж не думал, что придешь.
— И я тоже. Но, как видишь, я здесь.
— Это здорово, Эрнст. Кстати, здесь и Штокман. Ты, кажется, был с ним в Африке?
— Да.
Штокман, потерявший правую руку, играл в скат с двумя другими калеками.
— Эрнст, — спросил он, — а у тебя что? — Он невольно окинул Гребера взглядом, словно отыскивал следы ранения.
— Ничего, — ответил Гребер. Все смотрели на него. У всех в глазах было то же выражение, что и у Штокмана. — Я в отпуску, — сказал он смущенно, чувствуя себя почти виноватым в том, что остался цел и невредим.
— Я думал, ты тогда в Африке получил свое, — заработал себе бессрочный отпуск.
— Меня залатали, а потом отправили в Россию.
— Ну, тебе повезло. Мне, собственно, тоже. Другие попали в плен. Их так и не удалось посадить на самолеты. — Штокман покачал своей культей. — Если об этом можно сказать «повезло».
Игрок, сидевший в середине, хлопнул картами по столу:
— Играем мы или треплемся? — грубо спросил он.
Гребер заметил, что он без ног. Их отняли очень высоко. На правой руке не хватало двух пальцев, новая кожа вокруг глаз была красной и без ресниц: видимо, они обгорели.
— Доигрывайте, — сказал Гребер. — Я не спешу.
— Еще один кон, — объяснил Штокман. — Мы скоро кончим.
Гребер сел у окна рядом с Мутцигом.
— Не обижайся на Арнольда, — прошептал Мутциг. — На него сегодня хандра нашла.
— Это тот, что посредине?
— Да. Вчера приходила его жена. После этого он по нескольку дней хандрит.
— О чем вы там судачите? — крикнул Арнольд.
— Да так, вспоминаем старые времена. Имеем мы право?
Промычав что-то, Арнольд продолжал игру.
— А в общем у нас очень неплохо, — заверил Гребера Мутциг. — Даже весело. Арнольд был каменщиком; это не простое дело, знаешь ли. И представь — жена его обманывает, ему мать рассказала.
Штокман швырнул карты на стол.
— Проклятое невезение! Я-то понадеялся на туза треф. Кто мог знать, что три валета окажутся в одних руках!
Арнольд что-то буркнул и опять стал тасовать.
— Когда хочешь жениться, так не знаешь, что лучше, — сказал Мутциг. — Быть без руки или без ноги. Штокман говорит, что без руки. Но как ты будешь одной рукой обнимать женщину в постели! А обнимать то ведь ее надо!
— Пустяки. Главное, что ты жив.
— Верно, но нельзя же этим пробавляться всю жизнь. После войны еще куда ни шло. А потом ты уже больше не герой, а просто калека.
— Не думаю. Кроме того, ведь делают превосходные протезы.
— Не в этом дело, — сказал Мутциг. — Я имею в виду не работу.
— Войну мы должны выиграть, — неожиданно громко заявил Арнольд, который прислушивался к их разговору. — Пусть другие теперь отдуваются. А с нас хватит. — Он бросил недружелюбный взгляд на Гребера. — Если бы всякие шкурники не окопались в тылу, нам бы не пришлось все время отступать на фронте.
Гребер не ответил. Никогда не спорь с тем, кто потерял руку или ногу, — он всегда будет прав. Спорить можно с тем, у кого прострелено легкое, или осколок засел в желудке, или кому, быть может, пришлось и того хуже, но, как это ни странно, не с человеком после ампутации.