— Я решила — с тобой что-то случилось.
— Почему же со мной должно было что-то случиться?
Она прерывисто дышала, прижавшись к его груди.
— Черт меня побери, об этом ведь я и не подумал, — проговорил он ошеломленно. — Я боялся только за тебя.
Она взглянула на него.
— Что здесь происходит?
— Да вот, дом загорелся, началось с крыши.
— А с тобой — ничего? Я боялась только за тебя.
— А я за тебя. Сядь сюда. Отдохни.
Она все еще не могла отдышаться. Гребер увидел у края тротуара ведро и рядом чашку. Он подошел, зачерпнул воды и подал Элизабет.
— На, выпей глоток.
— Эй вы? Это наша вода! — крикнула какая-то женщина.
— И наша чашка, — добавил двенадцатилетний веснушчатый мальчик.
— Пей, — сказал Гребер Элизабет и обернулся. — А как насчет воздуха? Он тоже ваш?
— Отдай им воду и чашку, — сказала Элизабет. — Или лучше вылей ведро им на голову.
Гребер поднес чашку к ее губам.
— Ну нет! Выпей. Ты бежала?
— Да, всю дорогу.
Гребер подошел к ведру. Женщина, поднявшая крик из-за воды, принадлежала к тому семейству, что сидело за кухонным столом. Он зачерпнул вторую чашку, выпил ее до дна и поставил на место. Никто не сказал ни слова; но пока Гребер возвращался, мальчик подбежал к ведру, схватил чашку и поставил ее на стол.
— Свиньи, — заявил привратник, обращаясь к сидевшим за столом. Он проснулся, зевнул и тут же снова улегся. Крыша первого дома обвалилась.
— Вот вещи, которые я вынес, — сказал Гребер. — Тут почти все твои платья, фотография твоего отца и постель. Могу попытаться вытащить кое-какую мебель. Еще не поздно.
— Оставайся. Пусть горит.
— Отчего? Еще есть время.
— Пусть горит. Тогда всему конец. Так надо.
— Чему конец?
— Прошлому. Нам с ним нечего делать. Оно нас только связывает. Даже хорошее, что в нем было. Нам надо начинать все заново. Наше прошлое обанкротилось. К нему нет возврата.
— Но мебель ты могла бы продать.
— Здесь? — Элизабет огляделась. — Не можем же мы устроить на улице аукцион. Посмотри, мебели слишком много, а квартир слишком мало. И так будет еще очень долго.
Снова пошел дождь. Он падал крупными теплыми каплями. Фрау Лизер раскрыла зонтик. Какая-то женщина, спасшая от огня соломенную шляпу с цветами и для удобства нацепившая ее на себя, теперь сняла ее и сунула под платье. Привратник проснулся и чихнул. Гитлер на писанной маслом картине фрау Лизер проливал слезы под дождем. Отстегнув от ранца плащ-палатку и шинель, Гребер набросил шинель на плечи Элизабет, а плащ-палаткой прикрыл вещи.
— Надо подумать, где провести эту ночь, — сказал он.
— Возможно, дождь потушит пожар. А где будут спать остальные?
— Не знаю. Об этой улице словно забыли.
— Переночуем здесь. У нас есть все, что надо, — постели, шинель, плащ-палатка.
— А ты сможешь здесь спать?
— Думаю, когда человек устал, он может спать везде.
— У Биндинга есть свободная комната. Но туда ведь ты идти не захочешь?
Элизабет отрицательно покачала головой.
— Потом есть еще Польман, — продолжал Гребер. — В его катакомбах место найдется. Я спрашивал его несколько дней назад. А все временные помещения для пострадавших, наверно, переполнены — если они вообще существуют.
— Подождем. Наш этаж еще не горит.
Закутавшись в шинель, Элизабет сидела под дождем, но не казалась подавленной.
— Хорошо бы чего-нибудь выпить, — сказала она. — Не воды, конечно.
— Кое-что у нас найдется. Когда я укладывал вещи, между книгами мне попалась бутылка водки. Мы, видно, о ней забыли.
Гребер развязал узел с постелью. Бутылка была запрятана в перину, поэтому она и не попалась под руку вору. Там же был и стаканчик.
— Вот. Но пить надо осторожно, чтобы другие не заметили. А то фрау Лизер, пожалуй, донесет, что мы издеваемся над национальным бедствием.
— Если хочешь, чтобы люди ничего не заметили, не надо осторожничать. Этому я уже научилась. — Элизабет взяла стаканчик и отпила. — Чудесно, — сказала она. — Именно то, что мне было нужно. Прямо как в летнем кафе. И сигареты у тебя есть?
— Захватил сколько было.
— Хорошо. Значит, у нас есть все, что нужно.
— Может быть, все-таки вытащить кой-какую мебель?
— Тебя все равно не пустят наверх. Да и на что она нам? Не станем же мы тащить ее с собой туда, где сегодня будем ночевать.
— Один может ее стеречь, пока другой поищет пристанища.
Элизабет покачала головой и допила водку. В эту минуту крыша ее дома рухнула. Стены, казалось, покачнулись, и вслед за тем провалился пол верхнего этажа. Жильцы на улице завопили. Из окон брызнули искры. Языки пламени взвились по гардинам.
— Наш этаж еще держится, — сказал Гребер.
— Теперь уж недолго, — возразил кто-то за его спиной.
Гребер обернулся.
— Почему?
— А почему вам должно повезти больше, чем нам? Я прожил на том этаже двадцать три года, молодой человек. И вот теперь он горит. Почему не сгореть и вашему?
Гребер посмотрел на говорившего. Тот был тощ и лыс.
— Я полагал, что это дело случая и не имеет отношения к морали.
— Нет, это имеет отношение к справедливости. Если вы вообще понимаете, что значит это слово.
— Не очень ясно. Но это не моя вина, — Гребер усмехнулся. — Вам, должно быть, нелегко живется, если вы все еще верите в справедливость. Налить стаканчик? Лучше выпейте, нет смысла без толку-возмущаться.
— Спасибо. Оставьте водку себе. Она еще вам пригодится, когда ваша собственная конура заполыхает.
Гребер спрятал бутылку.
— Пари, что не заполыхает?
— Что?
— Я спрашиваю, хотите держать пари?
Элизабет рассмеялась. Лысый уставился на них.
— Пари, нахальный мальчишка? А вам, фрейлейн, еще и весело? Поистине, как низко мы пали.
— А почему бы ей не смеяться? — сказал Гребер. — Смеяться ведь лучше, чем плакать. Особенно, если и то и другое бесполезно.
— Молиться вам следовало бы, вот что!
Верхняя часть стены обвалилась внутрь. Она проломила пол над этажом Элизабет. Фрау Лизер, сидя под своим зонтом, начала судорожно всхлипывать. Семейство за кухонным столом варило на спиртовке эрзац-кофе. Женщина, сидевшая в плюшевом кресле, принялась укрывать его спинку газетами, чтобы оно не попортилось от дождя. Ребенок в коляске плакал.