– Убейте их! Всех! Я приказываю!

Ящер взревел, сотрясая ночь. Часть костров погасла. Смолкли барабаны. Женщины, толкая друг друга, ринулись прочь. Они больше не напоминали сверхъестественных существ, несущихся во мраке. Толпа насмерть испуганных, слабых обитательниц деревни, забытой в глуши – быстрее, еще быстрее! Краш провожал их не взглядом, потому что лес скрыл беглянок, но слухом, жадно ловя топот, хрип, надсадные вздохи.

Ему чего-то не хватало – так, что хоть кричи.

Месть!

Иначе он задохнется от ярости.

– За мной! Следуйте за мной!

Мальчик устремился в погоню. Змей без колебаний последовал за ним. Миг, и к загонщикам присоединился ящер. Лес менялся с каждым шагом, прыжком, скольжением; сгинули хвощи, расступились болота, исчезли огромные стрекозы. Стало холодно, стылый язык ветра облизал разгоряенное тело Краша. Деревья-исполины уступили место букам и грабам. Втянулась в землю трава, словно когти, втягиваемые кошкой. Ранняя весна, еще ничего не цветет, ничего толком не взошло…

– За мной!

Он остановился на окраине деревни.

– Эй! Выходите!

Тишина была ему ответом.

– Выходите! Немедленно! Все!

Молчание. Лишь брех псов.

– Я приказываю! Иначе я велю моим тварям убивать всех без разбору!

Душа пела яростный гимн. Принц тварей стоял перед селением изменников. Вот они – выходят из домов, бредут к мстителю, понурив головы. Женщины, которые привязывали его к столбу. Мужчины, которые знали и молчали. Сыновья, чье место не своей волей занял Краш. Дочери, которые вырастут и однажды, раздевшись донага, побегут в лес – приносить жертву. Старухи еще недавно были такими же. Старики поседели, прикусив язык и дрожа. Вот они все – покорные, трясущиеся, каждый у собственного столба, каждый с детства привязан невидимой веревкой, и во власти Краша – казнить и миловать. Не зря он томился во тьме Шаннурана, не зря его – его ! – вылизывала Черная Вдова, приобщая к роду чудовищ, давая подданство в страшном королевстве, титул, могущество, власть…

– Убивайте! – скомандовал принц тварей. – Ну же!

Что-то случилось со временем.

Небо на востоке посветлело. Солнечная пыль густо присолила краюхи холмов. Еще немного, и – восход. Ночь бежала, унося в кармане безумную луну, топот босых ног, визг несчастного дурачка. Собаки заливались лаем, но даже так было слышно – в лесу поют птицы.

Ящер и змей не тронулись с места.

– Вперед! Рвите их!

Не издав ни звука, твари повернулись и стали удаляться от деревни. Грузно топал ящер. Высоко подняв голову, струился змей. Когда первый камень ударил изумленного Краша в плечо, не боль, но ужас совершенной ошибки заставил мальчика вздрогнуть всем телом. Второй камень вскользь прошелся по щеке, прочертив рубец, сразу взмокший кровавой росой. Россыпь мелкого щебня – Краш закрыл голову руками. Булыжник в живот – мальчик согнулся, задыхаясь, в три погибели, а там и упал на колени.

Все.

Сейчас…

Вместо приговора, падающего смертоносным дождем, он сперва услышал вопли людей, а затем – шум повального бегства. Собаки за заборами, и те начали скулить, как кутята. Завалившись на бок, спиной к деревне, Краш не видел, как его мучители спасают свои жизни, удирая во все лопатки. Зато он хорошо видел другое.

Твари возвращались.

* * *

Он шел на север – один, весь в крови, спотыкаясь. Деревня осталась за спиной, похожая на кошмар, приснившийся ребенку ночью. С каждым шагом он забывал, что случилось с ним, рвал память в клочья и швырял под ноги, за спину, на обочину, словно лишние вещи, обременяющие дорогу без пользы.

Оставалось главное.

Если тебя защищают, это не значит, что ты можешь приказывать. Оказанное тебе покровительство не есть власть. Во всяком случае, не твоя власть. А твари и люди – на одно лицо. Чтобы понять это, достаточно заглянуть в зеркало ручья. Готовый упасть в любую минуту, мальчик смеялся. Он знал: в любом мраке найдется ужас, согласный тебя спасти. На самом ярком свету отыщется милосердие, способное привязать тебя к столбу. О, королева подземелий! – ты не оставляешь меня милостью своей, наставляя и подсказывая…

Иногда, когда ноги подгибались слишком сильно, он думал, что этот опыт было бы лучше приобрести меньшей ценой. Но ветер шипел над ухом, а за холмами ревел гром. И слабость уходила; в том числе и слабость, нашептывавшая про меньшую цену.

Сын Черной Вдовы продолжал путь.

СМЕХ ДРАКОНА

Тенедержцы выступают с дальних сфер, где вымер свет,

Где в застывший сумрак вмерзли трупы сгинувших планет,

Где ветра задули звездам погребальные костры,

Где мертвец трубит побудку, встав на лысине горы,

Где подернуты долины ядовитой тишиной,

Где огни болот – как раны в рыхлой плоти торфяной.

Роберт Говард

I

Оказавшись под каменным козырьком, Вульм фыркнул по-лошадиному и так тряхнул мокрой гривой волос, что капли полетели во все стороны. Осенняя слякоть и дождь, зарядивший с утра, раздражали его. Жару летом и стужу зимой Вульм переносил куда лучше. Да и шрам на бедре – память о визите в мрачные подземелья Шаннурана – разнылся на погоду, тоже не прибавляя хорошего настроения.

– Далеко еще, Хродгар?

Великан-северянин с трудом, как медведь в узкую расщелину, втиснулся в укрытие. С шумом выдохнул, словно вознамерясь опрокинуть чарку крепчайшей "Крови Даргата", и полез за пазуху. Долго рылся там, забираясь все глубже – казалось, Хродгар давным-давно копается в собственных потрохах – и наконец извлек на свет свиток тонкой кожи. Если верить утверждениям Хродгара, он лично вырезал этот лоскут из спины несчастного следопыта-лигурийца. «Бедняга сам просил облегчить его страдания! – каждый раз уточнял северянин. – Кричал, что карта жжет его огнем, и скоро пропалит насквозь. Ну, я и помог, от чистого сердца… Правда, потом он все равно умер. »

Перед смертью лигуриец успел рассказать: карту на его спине вытатуировал колдун посредством ужасного заклятия. В последнем Вульм нисколько не сомневался. Иначе с чего бы цветным линиям и значкам светиться в темноте?

– Мы здесь, – корявый палец Хродгара уткнулся в изгиб пунктира, ведущего сквозь чешую нагорья Су-Хейль. Желая удостовериться, северянин выглянул из-под козырька, и дождь с восторгом забарабанил по его рогатому шлему. – Точно тебе говорю. Вон тропа сворачивает вправо. Вульм, ты ж грамотный? Что тут написано?

– Палец Хатон-Идура, – с трудом разобрал Вульм.

Действительно, напротив них в мглистое небо вздымался одинокий белый утес. Более всего он и впрямь напоминал палец окаменевшего исполина, торчащий из-под земли. Зная чувство юмора исполинов, Вульм не сомневался, какой это палец.